Как мы спасали челюскинцев
Шрифт:
В этот день аэродром лагеря превратился в настоящий аэропорт. Шум моторов заглушал вечное поскрипывание полярных льдов.
Через час Каманин и Молокои снялись с ледяного аэродрома с первыми пятью пассажирами. Это были кочегар Козлов, зоолог Стаханов, радист Иванюк, повар Козлов и матрос Ломоносов. После женщин и детей, вывезенных Ляпидевским, они были первыми в списке эвакуируемых, давно уже составленном в лагере по принципу физического состояния и выносливости. Положение, профессия или ученая степень не имели в этом списке никакого значения. Рядом стояли плотник, ученый, штурман или кочегар. Последними в списке были радист Кренкель, начальник аэродрома Погосов, капитан Воронин и начальник экспедиции Шмидт. Этот список выполнялся в точности. Исключением был тяжело заболевший Шмидт, вывезенный по распоряжению правительственной комиссии 11 апреля вне очереди.
Машины Каманина и Молокова с первыми пассажирами быстро исчезли в дымке, попрежнему застилавшей горизонт.
Оставив у машины Слепнева группу механиков-челюскинцев, приступивших к ремонту самолета, мы направились в лагерь, и через полчаса я имел возможность наблюдать лагерную жизнь.
Лагерь был расположен на маленькой, сравнительно ровной площадке, окруженной со всех сторон высокими грядами торосов. Десять парусиновых палаток с выведенными внутри фанерными стенами служили жилищем. Палатки отеплялись камельками, в которых с помощью изобретенных челюскинцами форсунок сжигались нефть и керосин. Днем в палатки свет проникал через маленькие окна, где вместо стекол были вставлены бутыли. А ночью палатки освещались лампами разнообразных систем, тоже изобретенными челюскинцами. При посещении любой из палаток чувствовалось, сколько труда и забот челюскинцам необходимо было затратить, чтобы создать такие условия.
Несколько в стороне от палаток, за камбузом, находился барак. В нем жило тогда 14 человек.
С первого взгляда лагерь напоминал хорошо обжитое место, где спокойно течет жизнь. Однако при более внимательном знакомстве с лагерем нельзя было не заметить, что эта кажущаяся спокойная жизнь в действительности была полной тревог и напряженного ожидания наступления на лагерь полярных льдов. Это наступление могло разыграться в любое мгновенье.
Вечером по просьбе челюскинцев я сделал им сообщение о XVII партийном съезде. Мой рассказ однако не исчерпал их интереса. Несколько часов они продолжали забрасывать меня вопросами. Их интересовало и тревожило абсолютно все, что относилось к жизни Советского союза. После собрания мы со Слепневым должны были погостить в каждой из палаток, и их обитатели демонстрировали нам свои достижения и рассказывали о своей борьбе со льдами на протяжении полутора месяцев. Каждый рассказ, каждый отдельный штрих вновь и вновь говорили нам об исключительной организованности и мужестве советского коллектива, заброшенного в хаос полярных льдов.
Закончив осмотр лагеря, я вернулся в палатку Шмидта. Шмидт чувствовал слабость, но, несмотря на это, он продолжал расспрашивать меня о полярных экспедициях 1934 года. Особенно Шмидт интересовался вопросом, когда он вернется в Москву, сможет ли он принять участие в экспедициях 1934 года. Так прошла почти вся первая ночь.
На следующий день продолжался ремонт самолета Слепнева. День был туманный. И, несмотря на это, из Ванкарема в лагерь вылетел неутомимый Молоков. В течение двух с половиной часов он был в воздухе, разыскивая лагерь, и только убедившись, что в баках самолета бензин на исходе, он повернул обратно в Ванкарем. Мы остались в лагере на вторую ночь. Это была одна из самых страшных ночей для лагеря челюскинцев. В середине ночи лагерь был разбужен треском и шипением льдов. Через несколько минут все челюскинцы стояли на своих постах, готовые спасать имущество лагеря и продовольственные запасы. В сумраке ночи в сторону лагеря с северо-востока с треском и хрипом двигался огромный ледяной вал. Льдины в несколько десятков тонн выползали на гребень вала и, подталкиваемые следующими за ними новыми льдинами, с грохотом сваливались по другую сторону вала.
Вал быстро приближался к лагерю. Первым на его пути стоял барак. Люди быстро очистили барак и успели вытащить из него наиболее ценное имущество. Перед самым бараком вал еще более вздыбился и наконец обрушился на крышу жилища, в котором еще полчаса назад спокойно спало 14 человек… Через несколько минут от барака не осталось никаких следов, словно его никогда и не существовало.
Ледяной вал продолжал наступление. Теперь на его пути стояли моторные боты и шлюпки. Карабкаясь по движущимся льдинам, рискуя каждую минуту быть придавленными, люди успели оттащить один бот; второй бот подхватил вал, поднял его на свой гребень и затем бросил на такой же застывший вал, образовавшийся около месяца назад. Вся льдина, сжимаемая со всех сторон и выпираемая снизу, покрывалась трещинами. Скоро она превратилась в большое количество мелких льдин, которые повидимому не расходились только потому, что окружены были со всех сторон плотными стенами торосов.
Вал приближался к палаткам. Он уже повредил камбуз. Все ждали, что скоро палатки постигнет судьба барака. Люди откатывали бочки и спасали горючее. Усиленная бригада стояла у продовольственного склада, готовая каждую минуту перебросить этот склад на новое место. Вал на несколько минут замедлил свое движение. Треск стал тише: поднявшиеся на гребень вала льдины застыли, словно собирая силы и ожидая сигнала, чтобы обрушиться на лагерь. Теперь при наступающем рассвете их можно было хорошо разглядеть и оценить ту мощь, с которой они должны были ринуться на палатки челюскинцев. Новый треск льдов и шипение ползущих льдин известили о начале наступления. Но по каким-то причинам линия атаки на этот раз отклонилась от лагеря. Вал двинулся по касательной к льдине, на которой стояли палатки, и скоро окончательно замер на расстоянии полутора десятков метров от первой палатки. Лагерь остался цел.
В момент этого наступления льдов в палатке оставался лишь один Шмидт. Болезнь его обострилась уже настолько, что мы решили вывезти его из палатки в самый последний момент. Несмотря на свое тяжелое состояние, Отто Юльевич беспрерывно следил за разыгрывающимися событиями, и вахтенные через каждые несколько минут информировали его о продвижении льдов.
Весь остаток ночи люди оставались настороже, ожидая нового наступления льдов. Утром мы узнали, что аэродром, на котором ремонтировался самолет Слепнева, широкой трещиной разделился на две части.
Днем 9 апреля льды вновь пошли в наступление. В лагере они разрушили камбуз, раздавили вельбот. Между лагерем и аэродромом образовался новый ледяной вал, а аэродром превратился в группу маленьких островков. На одном из них механики-челюскинцы упорно продолжали ремонт машины Слепнева и наконец добились результатов. Из лагеря пришло несколько бригад, чтобы перетащить машину на новый аэродром, который уже заканчивался постройкой, на расстоянии примерно около километра от прежнего.
Тяжелая машина медленно двинулась на новую площадку. Когда она была на середине пути, мы заметили, что перед нами образовалась во льдах трещина. Она начала быстро расходиться и скоро имела уже несколько метров ширины. Однако это препятствие не остановило опытных челюскинцев. В течение часа через трещину был построен ледяной мост, и машина, подхваченная сорока человеками, двинулась вперед. Она уже была почти у самого ледяного моста, построенного через трещину, как новым напором льдов трещину закрыло, и на месте ее образовался ледяной вал в несколько метров высотой. Теперь нам вместо постройки моста пришлось пробивать проход в ледяной стене.
пробивать проход в ледяной стене. Наконец и это препятствие взято, и скоро машина стоит уже на новом аэродроме. Но уверенности, что она будет подниматься с этого аэродрома, нет. При последнем напоре льдов конец аэродрома уже оторван, и там растет и ширится трещина.
Погода туманная, легкая метель. Видимость плохая. Из Ванкарема самолеты не вылетают. Мы остаемся на третью ночь.
Положение Отто Юльевича с каждым часом ухудшается. Он часто впадает в бредовое состояние. Температура выше 39°. Вечером я советуюсь с его помощниками и секретарем партийного коллектива. На мое категорическое требование вывезти Шмидта вне всякой очереди они отвечают сомнением. Один из них мне говорит:
— Придется подождать, пока Шмидт совершенно потеряет сознание. Тогда можно будет погрузить его в самолет и вывезти. До этого момента надеяться на то, что Шмидт согласится оставить лагерь, нет никаких оснований.
Давно зная Шмидта, я не мог оспаривать слова товарища, но в то же время я не мог ждать момента, когда Шмидт потеряет сознание. В этом случде я рисковал бы жизнью полководца советских полярников и коллектива челюскинцев. Поэтому на следующий день, когда вновь устанавливается летная погода и в лагерь прилетают Молоков и Каманин, я с первой машиной возвращаюсь в Ванкарем и немедленно даю телеграмму т. Куйбышеву о состоянии здоровья Шмидта. Я прошу дать категорическое распоряжение Шмидту сдать экспедицию его заместителю Боброву, а мне немедленно вывезти Шмидта вне всякой очереди и перевезти его на Аляску в госпиталь.