Как на роду написано ...
Шрифт:
Лёва посмотрел на себя. Всё тело он не видел, но его руки, ноги, туловище окружала довольно большая аура, переливающаяся многими цветами, в которой преобладали фиолетовый, синий, оранжевый, зелёный и красный цвета. Кроме того, постоянно возникали и тянулись от ауры в сторону других аур тонкие нити различных цветов. Они касались чужих аур и, некоторые отталкивались, но большинство проникало внутрь аур и терялось в них. Через некоторое время нити обрывались и пропадали. Лёва не чувствовал эти нити и не мог ими управлять.
«Видеть ауры живых существ – это совсем не то, что воздействовать на них! Эти нити неспроста тянутся от меня и проникают в чужие ауры. Думаю, через них можно и качать информацию, и заливать туда свою. Только это надо уметь делать.
Надо обязательно попросить Смарыгу позаниматься со мной, рассказать, что всё значит и как этим можно оперировать. И, главное, определить свои основные способности, те, которыми я буду владеть наиболее успешно. Поэтому надо приложить все возможные усилия с моей стороны, чтобы вместе с ним проводить как можно больше времени. Да с пользой. А то этот экстрасенс, похоже, выпить не дурак. Как бы не пришлось рассчитываться с ним за учёбу спиртным. А денег то, кроме сэкономленных трёхсот евро, не осталось. Получка в больнице будет только спустя месяц.»
Глава четвёртая.
Смарыга позвонил Лёве через неделю. Сообщил, что собирается приехать в Питер на три дня: получил отгулы, и хочет остановиться у него дома.
Лёва был занят в больнице постоянно: с утра до трёх часов работал на МРТ врачом, затем до семи часов вечера – там же, уже лаборантом. График работы был очень напряжённый: больных было много, они записывались на диагностику за две недели, многие приезжали из области. Принять надо было всех, записавшихся на этот день. Иначе слёзы, жалобы, даже угрозы. Хорошо, что Лёва был отстранён от непосредственного общения с больными. Этим занимались заведующий отделением и дежурный врач. Он только работал на МРТ. Поэтому, переговорив со Смарыгой, стал соображать, как хоть немного разгрузить эти три дня, и подольше с ним пообщаться. Ничего, кроме как взять на три дня отпуск за свой счёт на должности лаборанта, объяснив это приездом родственника, придумать не смог. Но даже это вызвало негативное отношение со стороны непосредственного начальства.
– Лев, мы пошли тебе на встречу, дали возможность подрабатывать на должности лаборанта, а ты, не отработав и неделю, просишься в отпуск! Ты же видишь: лишних людей у нас нет. Кто выполнит за тебя работу лаборанта? Не хочешь работать – напиши заявление, и мы найдём на это место другого человека! Но пока ищем, тебе придётся выполнять эти обязанности. Родственники приедут и уедут, а должности ты лишишься навсегда. Хорошо подумай над моими словами.
«В чём-то он прав: лишних людей действительно нет. Но и получать вместе с налогами две с половиной тысячи рублей за восемьдесят четыре часа работы лаборантом в месяц, практически выполняя ту же работу, что и врач на МРТ я не хочу. Получается, что мой час в этом случае стоит всего тридцать рублей! А час врача-интерна – семьдесят девять рублей. Ведь у него шестичасовой рабочий день. Ладно, приедет Смарыга, посмотрю, будет ли возможность нормально пообщаться. Если нет, то уйду с должности лаборанта. Уж две с половиной тысячи я всегда смогу заработать за значительно меньшее время. Надо восстановить практику перевода на немецкий язык историй болезни людей, собирающихся на лечение в Германию. Этим я немного занимался, подрабатывая в нотариальной конторе на четвёртом и пятом курсах. И вообще, надо хорошо подумать, стоит ли мне быть врачом? На такие деньги не прожить. Но год доработать надо: иначе не получить диплом врача, ведь его выдают только тому, кто проработает год интерном.»
Смарыга появился в тот день, когда и обещал, вечером. Лёва его предупредил, что заканчивает работу в семь часов и только минимум за полчаса доберётся до дома. Он предложил ему устроиться в гостиной: там был раскладной диван, на котором спал, пока были живы родители. Смарыгу всё устроило.
Пока
– Ведь Вы же настоящий экстрасенс! Неужели не можете заработать деньги, используя свои способности?
– Легко сказать, да трудно сделать. Тем более негативный опыт имеется. Чтобы тебе было понятно, расскажу в двух словах свою жизнь.
Родился я в 1931 году под Полтавой в семье крестьян. Как раз перед Великим голодом, названным впоследствии голодомором. Отец умер в 1932 году: всё, что добывал из съестного, отдавал жене. Мать рассказывала, что спаслась сама и меня спасла чисто случайно: на вокзале в Полтаве, где она ожидала поезда, чтобы уехать с Украины, её заметил и узнал сослуживец мужа по Красной армии. Он работал машинистом на паровозе и совершал регулярные грузовые рейсы на Север. Всё, что у неё с собой было – это я да ручная машинка Зингер – единственная ценность, что удалось сохранить.
Он довёл нас до Петрозаводска, где жила его мать, да и оставил у неё. Его мать сильно болела, жила одна в собственном маленьком домике и нуждалась в уходе. Моя мать умела шить и вскоре начала обшивать людей, благо в то время приличная одежда была в большом дефиците. Мало - помалу жизнь стала налаживаться. Сын женщины, что приютила нас, в начале тридцатых годов женился и осел в Ленинграде. К матери не приезжал, писал только иногда письма. Так и жили до июня 1941 года: я ходил в школу, мать шила и работала на огороде, ухаживала за хозяйкой домика, которую я считал своей бабушкой. А потом началась война.
Буквально в первые дни войны поезд, на котором работал машинистом сын хозяйки, был разбомблен, и он погиб. Об этом рассказала его жена - Маня, приехавшая в эвакуацию к нам перед самой осадой Ленинграда. Детей у них не было.
Известие о смерти сына доконало хозяйку, и она к концу 1941 тихо скончалась. Так как мы с матерью были внесены в домовую книгу, домик остался за нами. Маня считалась эвакуированной и собиралась после войны вернуться в Ленинград, где она имела комнату в коммуналке. Документы на неё она сохранила. Наш домик был очень маленьким, находился на окраине города, так что других эвакуированных к нам не подселили. В войну жили плохо: спасал огород около дома, да мать постоянно занималась перешиванием и перелицовкой чужой одежды. Маня работала на военном патронном заводе штамповщицей.
Честно говоря, Лёве уже давно надоела эта исповедь, что рассказывает Смарыга про свою тяжёлую жизнь. А у кого она в то время была лёгкой?
«Вот мой отец, хоть родился после войны, однако прослужил в Германии пятнадцать лет, пока не случился взрыв на ремонтном заводе, из-за чего потерял ногу. Получил инвалидность и тоже в жизни ничего хорошего не видел. Одна радость: женился на девушке с квартирой. Хорошо хоть по любви. Скорей бы уж Смарыга заканчивал своё повествование и переходил к самому главному: как стал экстрасенсом.»
– В 1945 году я окончил семилетку и поступил в Лодейнопольский механический техникум железнодорожного транспорта на специальность «Паровозное хозяйство», - продолжил рассказ Смарыга.
– Мать считала, что профессия машиниста очень престижна, и я не останусь без куска хлеба. Так я покинул Петрозаводск, и не возвращался туда более пяти лет.
В 1948 году после окончания техникума был направлен работать на Октябрьскую железную дорогу. Приехал в Ленинград в отдел кадров, где был зачислен на должность сначала помощника машиниста паровозной бригады, а через полгода стал полноправным машинистом. Поселился в общежитии в комнате на четыре человека. Прописали временно. Поскольку всё время был в поездках, то житьё там меня не тяготило.