Как нам жить? Мои стратегии
Шрифт:
Пытаясь шутливо начать свою биографию, я обычно говорю, что родился зажиточным младенцем. По рассказам, мне выделили отдельную комнату, куда можно было заходить только в белом фартуке, чтобы не занести микробы. У меня была няня: я был поздним и, по всей видимости, очень желанным ребенком, о котором чересчур заботились. Уже тогда, по воспоминаниям, я обладал мощным голосом, сопутствующим мне всю жизнь и пригождающимся в той же степени, что и высокий рост, то есть весьма спорадически. Если на съемочной площадке нужно крикнуть что-то без микрофона, чтобы все услышали, я вызываюсь добровольцем.
Отец,
Мое детство начиналось в роскоши, но уже в сентябре на Варшаву стали падать бомбы, и чрезмерной заботе о гигиене пришел конец. Когда перестал работать водопровод, мама над свечой кипятила в ложечке воду из лужи, и, полагаю, благодаря этому у меня не бывает аллергии.
Несколько слов о родителях и родственниках, а шире – об истории. С тех пор как я женился на Эльжбете, знающей своих предков более чем за тысячу лет, я стараюсь раскапывать собственные семейные корни, однако в лучшем случае могу говорить о Венеции XVI века. История рода Занусси связана с небольшим замком в северной провинции Италии Порденоне, во Фриули. (На протяжении ста лет он принадлежал нашим родственникам: они его не строили, но и не смогли сохранить.) Кроме того, в Зальцбурге жил художник эпохи позднего барокко по фамилии Занусси, маленькая картина которого висит в венском Бельведере прямо у входа, с левой стороны.
С папой, 1941 г.
Затем мы переносимся во времена Габсбургской монархии, когда мои предки участвовали в строительстве железной дороги, тянувшейся от Триеста до Вены и дальше через Краков в столицу Галиции Львов, который немцы называют Лембергом, а итальянцы Леополи. Так моя семья поселилась в Польше. Но все это по линии отца. История рода матери (урожденной Невядомской) быстро обрывается. Дедушка Александр родился в Сибири, судя по всему, в семье ссыльных повстанцев 1863 года. Рано осиротев, он будто бы пешком добрался до Европы: три года шел по железнодорожным путям, попал в Петербург, стал работать обойщиком и позднее открыл мастерскую, а по семейному преданию – маленькую мебельную фабрику. После революции у него уже был филиал в Варшаве (открыться он должен был раньше, поскольку мама родилась в Варшаве в первом десятилетии прошлого века и, к слову, дожила почти до ста лет).
На встречах со зрителями я охотно рассказываю семейные легенды. Мне как сценаристу легко придумывать детали, придающие событиям драматизма. Красивая история предков добавляет нам чужой славы, хотя, в сущности, это нонсенс, ведь в том, чего добились другие, нет никакой нашей заслуги. И в то же время перед нами стоят определенные обязательства, если предки установили стандарты поведения, обозначили, к чему стоит стремиться, доказали уважение к тем ценностям, которые мы разделяем.
Меня искренне забавляет и одновременно печалит снобизм тех, кто пытается повысить самооценку, подчеркивая свое благородное происхождение и аристократическое родство, греясь в лучах славы предков. Это реакция на продолжительное социальное давление в эпоху Польской Народной Республики (сокращенно – ПНР), когда людей заставляли поверить, что традиция не имеет никакого значения, что ее нужно вычеркнуть из памяти. Похожие процессы происходят и за океаном. В США изучение семейных корней вошло в моду лишь в 1960-е годы и до сих пор не закрепилось в американском менталитете. В мире, где чистильщик обуви может стать миллионером, об истории можно забыть.
А о чем стоит помнить? О том, что мы носим в себе гены предков и в чем-то на них похожи, что судьбы и конфигурации чувств повторяются в семьях, подобно стилистическим фигурам. Обратившись к истории двоюродных дедушек и бабушек, мы без труда обнаружим, что когда-то жили люди, похожие на нас, и что они нередко совершали выбор, напоминающий тот, перед которым зачастую оказываемся и мы. Полезно знать, как это повлияло на них, что их спасало, а что губило. Эти знания могут пригодиться в жизни. Именно поэтому необходимо расспрашивать дедушек, бабушек и других родственников, как они жили, когда были молодыми, в чем сомневались и как оценивают свои решения с высоты прожитых лет. Как правило, в ответ мы получаем отчасти вымышленные истории, но, вооружившись известной критичностью, можем докопаться до правды.
С мамой, 1941 г.
Опираясь
Во время работы над сценарием фильма “Контракт” мне в голову пришла эта сцена, правда, в ином, современном социальном контексте. И хотя в картине я обратил все в шутку, источником вдохновения оставалась та самая родственница, с которой мне, увы, не суждено было познакомиться, ибо она умерла, прежде чем я появился на свет.
Предлагаю ознакомиться с фрагментом “Контракта”. Иногда его показывают по телевидению, и, кажется, он снова обрел актуальность, хотя повествует о нравственном упадке среднего класса в ПНР. Помню, именно это возмутило тогда одного тщеславного кинокритика (ныне модного драматурга), написавшего первую в моей карьере рецензию в стиле доноса. К счастью, это уже были времена первой “Солидарности” [4] , и власть столкнулась с проблемами посерьезнее моего фильма.
4
Речь о событиях лета-осени 1980 г., когда был зарегистрирован Независимый самоуправляемый профсоюз “Солидарность”. Под второй “Солидарностью” понимается легализация этой организации в 1989 г. и последующий приход к власти Леха Валенсы.
В ролях: Тадеуш Ломницкий, Майя Коморовская, Магда Ярош, Кшиштоф Кольбергер, Зофья Мрозовская, Лесли Карон, Беата Тышкевич, Нина Андрыч и другие.
[ “Контракт”]
Сцена примерно в середине фильма, после долгих приготовлений к свадьбе. Накануне молодожены расписались, теперь настал момент венчания.
Костел. Звонят колокола, горят свечи. Приподнятое настроение. Среди гостей – вчерашние свидетели, пани Ольга с тремя артистами балета, друг жениха и еще человек пятнадцать, в том числе няня и бедная добросердечная соседка напротив. Звучит орган. На хорах поет экзальтированная дама. Невнимательный ксендз путает записки с именами. Задает сакраментальные вопросы.
Ксендз. Ты, Петр Филип, и ты, Лилиана Мария, хотите ли по собственному и непринужденному желанию вступить в брак?
Петр. Да.
Лилька. Нет.
Ксендз (непроизвольно). Прошу прощения?
Лилька. Я не хочу. Спасибо… Простите, святой отец.
В поисках уместного для этой ситуации жеста Лилька целует ксендзу руку и резко поворачивается. Направляясь к выходу из костела, выхватывает пальто из рук шофера и выбегает на улицу. Петр секунду стоит, онемев, затем бросается вдогонку. Органист, зазевавшись, начинает играть марш Мендельсона, но быстро замолкает, поняв, что церемония остановлена.
Пани Ольга стоит у входа. Она плохо видит без очков и, удивившись, начинает поздравлять Дороту, приняв ее за мать жениха. Нина хохочет. Свен и Пенелопа по-английски обсуждают, почему венчание в Польше такое короткое.
Толпа гостей во главе с Адамом и Болеславом следует за молодыми к выходу. Бабушка собирает брошенные цветы.
Лилька бежит по обочине дороги, минуя автобусную остановку. Видит, что люди ловят машины.
Петр выбегает из костела, но Лилька уже скрылась за поворотом. Петр возвращается, подбегает к отцу.