Как ни крути – помрешь
Шрифт:
Сняв крышку с круглой вазочки, я увидела растертую землянику, и у меня глаза полезли на лоб. Уцелевшие ягодки размером с ноготь моего мизинца образовали кольцо у краев, будто сейчас был июнь, а не декабрь, и я подумала, где же он сейчас мог их взять. Щедро намазав вафлю ягодами, я посмотрела на Трента и увидела, что он внимательно на меня смотрит.
– Хочешь?
– Когда вы с ними закончите.
Я хотела было набрать еще ложку, но остановилась. Опустив ложку в вазочку, я передвинула ее к Тренту. Тихий звон приборов показался мне
– Знаешь, последнего мужчину, который сидел передо мной в халате, я до потери сознания избила ножкой от стула, – пошутила я, отчаянно стремясь прервать молчание.
– Я буду осторожен, – улыбнулся Трент.
Вафля была снаружи хрустящая, а внутри мягкая, и ее легко было резать вилкой. Трент пользовался ножом. Я аккуратно положила в рот идеальный квадратик, чтобы не капать вокруг.
– О Боже мой! – воскликнула я с полным ртом, забыв все манеры. – Это потому что я чуть не утонула, мне это кажется таким вкусным, или она в самом деле лучшая в мире повариха?
Это было настоящее масло, а кленовый сироп чуть-чуть пахнул дымом, и это значило, что он на сто процентов настоящий. Не на два, не на семь, а просто настоящий кленовый сироп. Вспомнив заначку конфет с кленовым сиропом, которую я нашла при обыске офиса Трента, я не удивилась.
Трент поставил локоть на стол, глядя в свою тарелку.
– Мэгги в них кладет майонез. Это придает им интересную текстуру.
Я заколебалась, глядя на свою тарелку, но потом решила, что раз я не чувствую вкуса, то вряд ли там столько яиц, чтобы стоило волноваться.
– Майонез?
Из кухни донесся недовольный вскрик, и вышла Мэгги, вытирая руки передником.
– Мистер Каламак! Не выдавайте мои секреты, иначе завтра у себя в чашке найдете чайные листья, – выговорила она ему.
Обернувшись к ней, он улыбнулся так широко, будто совсем другим человеком стал.
– А по ним я свою судьбу прочту. Доброй вам ночи, Мэгги.
Она вышла, продолжая ворчать, миновала гостиную и свернула налево на галерею, идущую вдоль большого зала. Шла она почти бесшумно, и стук входной двери прозвучал громко. Слушая в наступившем молчании плеск бегущей воды, я откусила еще кусок.
Наркобарон, убийца, плохой человек, напомнила я себе. Но он ничего не говорил, и мне постепенно становилось неловко.
– Знаешь, я хотела извиниться, что залила тебе весь лимузин, – начала я.
Трент вытер рот.
– Думаю, что после того, что вы сделали, я небольшую сухую чистку переживу.
– И все-таки, – сказала я, пока мои глаза то и дело косились на вазочку с земляникой, – мне очень жаль.
Увидев, как мои глаза перебегают от ягод к нему и обратно, Трент состроил вопросительную физиономию. Предложить их мне он не собирался, так что я потянулась и сама их взяла.
– А у Такаты автомобиль не лучше твоего, – сказала я, переворачивая вазочку над остатками вафли. – Я просто тебя подначивала.
– Я так и понял, – ответил он, усмехнувшись.
Он не ел, и я посмотрела на него, сидящего с ножом и вилкой, наблюдающего, как я выскребаю последние ягодки ножом для масла.
– Что? – спросила я, ставя чашку на стол. – Уже больше нету.
Он аккуратно отрезал кусочек вафли.
– Так вы недавно виделись с Такатой?
Я пожала плечами.
– Мы с Айви будем работать охраной на его концерте в пятницу. – Я вложила кусочек вафли в рот и закрыла глаза, пока жевала. – Господи, как вкусно. – Он ничего не сказал, и я открыла глаза. – А… а ты пойдешь?
– Нет.
Повернувшись снова к своей тарелке, я посмотрела на него из-под волос.
– Это правильно. – Я откусила еще кусок. – Он – это совсем другое. Во время нашего разговора он был в оранжевых штанах. А волосы у него вот до сих пор. – Я показала. – Но ты же его, наверное, знаешь. Лично.
Трент обрабатывал свою вафлю с настойчивой медлительностью улитки.
– Мы однажды встречались.
Довольная, я собрала всю земляничку с остатков моей вафли и на ней сосредоточилась.
– Он подобрал меня на улице, подвез и высадил на скоростной автостраде. – Я улыбнулась. – По крайней мере он велел кому-то из своих мою машину туда подвезти. Ты слышал его новую песню?
Я могу сколько угодно поддерживать разговор, если он о музыке. А Трент любит Такату, это я про него знала. – «Красные ленты»? – спросил Трент со странным интересом.
Я кивнула, проглотила то, что было во рту, и отодвинула тарелку. Земляничин больше не было, а я уже наелась.
– Ты ее слышал? – спросила я, устраиваясь в кресле с чашкой кофе.
– Слышал.
Оставив недоеденным небольшой клин вафли, Трент положил вилку и символически отодвинул тарелку. Я сделала еще глоточек кофе и замерла, сообразив, что Трент зеркально повторил и мою позу, и движение.
Ох, черт. Я ему нравлюсь.
Подражание движениям – классика в языке тела, означающая влечение. С таким чувством, будто я влезла куда-то, куда не хотела, я намеренно подалась вперед, плоско положив локоть на стол, пальцами держа ручку от чашки.
Не буду я играть в эти игры! Не буду.
– Ты моя вся целиком, – сухо сказал Трент, явно безразличный к тому, что я думаю. – У этого человека нет скромности. Когда-нибудь это ему выйдет боком.
Глядя куда-то вдаль, он тоже положил локоть на стол. У меня похолодели щеки и перехватило дыхание, но не от того, что он сделал, а от его слов.
– Черт побери! – выругалась я. – Ты наследник вампира! Трент резко обернулся ко мне:
– Простите?
– Стихи! – торопилась я выложить. – Он их не публиковал. Они на вампирской дорожке, которую слышат только неживые вампиры и их наследники. Бог ты мой! Значит, ты укушен!