Как он похож на ангела

Миллар Маргарет

– Деньги.

– Откуда они взялись?

– Из наворованного Альбертой Хейвуд.

– Господи Иисусе! – воскликнул, нетерпеливо повернувшись, Ласситер. – Ты ведь сам мне внушал, что она не давала нищему...

– Я и теперь так думаю.

– Тогда ты сам себе противоречишь!

– Нет, – сказал Куинн. – Я не верю, что она отдала кучу денег и одежду Джорджа незнакомому бродяге. Она отдала их кому-то другому.

Глава 23

Он стал частью леса.

Даже птицы привыкли

к нему. Голуби, с воркованием гуляющие вокруг грязных гнезд или стремительно взмывающие в воздух, воробьи, шумно копошащиеся в сухих листьях в поисках пищи, ястребы, таящиеся в засаде, чтобы потом камнем пасть на зазевавшуюся куропатку, синицы, висящие вниз головой на сосновых ветках, скворцы – лоскуты черного шелка на сером мху, танагры, отливающие золотым и черным среди зеленых листьев, – никому не было дела до бородатого человека. Они не обращали внимания на его попытки подманить их, хотя он научился имитировать птичий язык и предлагал им еду. Их оставляли безучастными его курлыканья, свист и клекот, а еды было повсюду достаточно: ягоды мадроньи, полевые мыши, насекомые в коре эвкалиптов, мошки на дубах, слизняки в подлеске, червяки под карнизами Башни.

Птицы питались лучше, чем он. Он готовил по ночам, неумело и торопливо, чтобы полицейские, оставленные наблюдать за Башней, не заметили дыма. Припасов в кладовой и так было немного, а теперь они зачерствели и протухли, в них завелись жучки. Он ел рис с долгоносиками и сражался с тараканами за остатки пшеницы и ячменя, ловил кроликов и свежевал их бритвой. Но если бы не огород, он бы пропал. Хотя многое доставалось оленям, кроликам и суркам, ему тоже кое-что перепадало: он собирал помидоры, дергал лук, морковку и свеклу, копал картошку. Овощи всегда получались недопеченными или недоваренными – он боялся надолго разжигать костер.

Олени, единственные существа, готовые с ним дружить, были его врагами. Когда на рассвете они появлялись в огороде, он отгонял их камнями, а когда убегали, с болью смотрел им вслед.

Иногда он просил у них прощения: "Поймите, мне приходится так поступать. Я должен есть, а вы воруете еду. Подождите немного, скоро за мной придут, я точно не знаю, в какой день, но она заберет меня отсюда, и тогда вся еда останется вам. Я столько пережил, и теперь, когда наш план почти осуществился, обидно было бы умереть от голода..."

Он по-прежнему говорил "наш план", хотя с первой же минуты это был ее план. Все началось невинно: со случайной встречи на улице, чуть настороженных улыбок и обмена банальностями: "Доброе утро". – "Кажется, сегодня опять будет жарко". – "Да, скорее бы осень".

Потом она стала попадаться ему везде: в магазине, в библиотеке, на заправочной станции, в кафе, в кино, в прачечной. К тому времени, когда он заподозрил, что встречи эти не совсем случайны, он уже влюбился. Ее застенчивость сделала его смелым, она молчала, и ему хотелось говорить, она подчинялась, и он стал уверенным и сильным.

Конечно, их свидания были короткими и происходили в местах, где никогда не встречались другие люди: например, в высохшем русле реки. Именно там, даже не коснувшись друг друга, они заговорили о любви и отчаянии, настолько неразделимых, что они как бы слились в одно слово: любовьотчаяние. Общее страдание заменило им счастье, и скоро они зашли настолько далеко, что о возврате к прошлому нельзя было и думать.

– Так продолжаться не может, – сказал он ей. – Нужно бросить все и бежать.

– Убегают дети, любимый.

– Тогда я ребенок. Мне опостылела эта жизнь, иногда я даже тебя не хочу видеть.

И она поняла: он дошел до такого состояния, что согласится на все.

– Мы всегда будем вместе. Придется немного подождать, но что за беда? Мы любим друг друга, у нас есть деньги, И мы можем начать новую жизнь в другом месте.

– Каким образом?

– Прежде всего надо избавиться от О'Гормана.

Решив, что она шутит, он засмеялся.

– Это, пожалуй, чересчур. Бедный О'Горман заслуживает лучшей участи.

– Я серьезно. Иначе у нас ничего не получится.

В течение следующего месяца она продумала все, вплоть до одежды, которую он наденет. Она купила маленький домик в горах Сан-Габриэль и завезла туда огромный запас еды, чтобы он не голодал, пока будет ждать ее. Ближайшими его соседями были члены какой-то религиозной общины, и сначала он подружился с детьми. Девочка несколько дней следила из-за кустов, как он печатает на машинке – ему больше нечем было заняться. Сначала девочка дичилась, потом осмелела.

– Что это такое?

– Пишущая машинка.

– Стучит как барабан. Если бы она была моя, я била бы сильнее.

– Зачем?

– Чтобы все слышали.

– Как тебя зовут?

– Карма.

– А фамилия?

– Фамилии нет. Просто Карма.

– Хочешь попечатать на машинке, Карма?

– А меня Бог не накажет?

– Нет.

– Тогда хочу.

Карма была оправданием его первого прихода в общину. Потом, когда одиночество сделалось нестерпимым, он стал ходить туда чаще. Его ни о чем не спрашивали. Братьям и Сестрам казалось естественным, что он, как и они, оставил мир и поселился в горах. А ему у них нравилось. Теперь рядом всегда кто-то был. У него появилось много дел, которые отвлекали от грустных мыслей. В общине, с ее твердыми правилами, он чувствовал себя в безопасности.

Он прожил в горах месяц, когда пришло то ужасное письмо:

"Любимый, у меня всего несколько минут. Я сделала ошибку, и за мной пришли. Некоторое время меня не будет. Умоляю тебя, жди. Это не конец, это всего лишь задержка. Нам нельзя писать друг другу. Верь в меня, как я верю в тебя. Я все перенесу, если буду знать, что ты меня ждешь. Я люблю тебя, люблю..."

Прежде чем сжечь письмо, он перечитал его раз десять, плача, как брошенный ребенок. Затем достал бритву и перерезал себе вены.