Как остановить время
Шрифт:
Мне
Нравится
Как ты с наклоном
Пишешь
Стихи
Они
Напоминают
Миниатюры
Далеких
Городов
Давно
Эпох.
Небоскребы
Выстроенные
Из
Слов.
Я хочу, чтобы ты
Замедлил шаг;
Я просто хочу,
Чтобы все вокруг
Замедлилось.
Я хочу вырастить лес
Из одного мгновенья
И в этом лесу
Навсегда поселиться,
Пока ты со мной.
Сент-Олбанс, Англия, 1891
Джеремайя Картрайт посмотрел на небо и мрачно, без тени улыбки, объявил, что собирается дождь, но, пока сухо, ему надо ехать за железным ломом. И что вернется он через час, не раньше. Я остался один и, стоя возле горна, наблюдал, как металл, накаляясь, из красного становился оранжевым. Правило «куй железо, пока горячо» верно – и для жизни вообще, – но не всякий жар годится для ковки. Надо дождаться, чтобы оранжевый цвет посветлел, превратился в яркий розово-желто-оранжевый. Вот это и есть ковочный жар. Преображающий жар. Желтый быстро белеет, и, как только он достигнет белизны, все пропало; надо смотреть в оба и не упустить нужный момент.
Я взял заготовку, положил ее на наковальню и уже приготовился ударить, когда заметил, что рядом кто-то стоит.
Женщина. Очень странного вида.
Я до сих пор вижу ее как наяву.
Лет сорока. В черной блузке и длинной черной юбке, лица не видно из-под широкополой шляпы. Что-то слишком тепло одета – июнь идет к концу, а про адский жар в кузнице и говорить нечего. Из-за тени, падавшей на лицо незнакомки, я не сразу разглядел черную шелковую повязку у нее на левом глазу.
– Здрасте. Чем я могу вам помочь?
– Все наоборот, и скоро вы в этом убедитесь.
– В каком смысле?
Она покачала головой. Слегка поморщилась от кузнечного жара.
– Никаких вопросов. Сейчас не время. Смею вас уверить, ваше любопытство будет удовлетворено. Вы должны пойти со мной.
– Что?
– Вам нельзя здесь оставаться.
– Что?
– Я же сказала: никаких вопросов.
И тут я увидел в ее руке небольшой, отделанный деревом пистолет,
– Какого черта! Вы что, спятили?
– Вы открылись научному сообществу. Есть один институт… Мне некогда давать вам подробные разъяснения. Но если вы останетесь здесь, вас убьют.
Жара в кузнице частенько приводит к временным помутнениям рассудка, горячечным видениям. На мгновение мне показалось, что я сплю наяву.
– Доктор Хатчинсон мертв, – сообщила она спокойным и непререкаемым тоном, не просто сообщая некий факт, но подчеркивая его неотвратимость.
– Доктор Хатчинсон?!
– Убит.
Короткое слово повисло в тишине, нарушаемой лишь ревом пламени в горне.
– Убит? Но кем?
Она протянула мне вырезку из «Таймс».
«В Темзе обнаружено тело врача».
Я пробежал заметку глазами.
– Вы совершили ошибку. Ни в коем случае не следовало ходить к нему и советоваться по поводу особенностей вашего организма. Он написал о вас статью. О вашем особом случае. И дал ему название. Анагерия. Статья, весьма вероятно, пошла бы в печать. Этого нельзя было допустить. Ни при каких обстоятельствах. Так что, боюсь, у Общества не было иного выхода. Он был обречен.
– Вы убили его?
Ее лицо блестело от жара.
– Да, я убила его, чтобы спасти множество других жизней. А теперь идемте со мной. На улице ждет коляска. Она доставит нас в Плимут.
– Плимут?
– Не волнуйтесь, не для того, чтобы предаваться воспоминаниям.
– Ничего не понимаю. Кто вы?
– Меня зовут Агнес.
Она открыла сумочку и достала туго набитый синий конверт. Протянула мне. Я опустил молот и взял конверт. На нем не было ни имени, ни адреса.
– Что здесь?
– Ваш билет. И документы, удостоверяющие личность.
– Что?! – ошалело воскликнул я.
– Вы давно живете на свете. У вас прекрасный инстинкт самосохранения. Но теперь вам надо уехать. Следуйте за мной. Коляска ждет. Из Плимута мы поплывем в Америку. Там и получите ответы на все вопросы.
Не сказав больше ни слова, она вышла из кузницы.
Атлантический океан, 1891
Корабли теперь другие.
Я и прежде ходил в море, но нынешнее морское путешествие оказалось совсем иным.
Судя по всему, мерой человеческого прогресса стало расстояние, на которое мы отдалились от природы. Теперь, находясь на борту парохода вроде «Этрурии», уже пересекшего половину Атлантики, ты ощущаешь себя сидящим в ресторане в лондонском квартале Мейфэр.
Плыли мы первым классом. В те годы первый класс был действительно первоклассным, и мне следовало соответствовать, чтобы не ударить лицом в грязь.
Та женщина, Агнес, захватила для меня чемодан, набитый новой одеждой, и в ресторан я пришел в элегантной саржевой тройке с широким шелковым галстуком. Разумеется, я был безупречно выбрит. Она меня брила сама, опасной бритвой, а я тем временем всерьез размышлял о том, не собирается ли она перерезать мне горло.