Как открывали мир. Где мороз, а где жара(Из истории путешествий и открытий)
Шрифт:
Не так давно Антарктида была почти сплошным «белым пятном» на карте. В наши дни она превратилась в громадную научную лабораторию, где работают ученые разных стран и разных специальностей. Идет настоящее наступление на материк, и в нем большое участие принимают наши советские ученые. Особенно дружно изучали Антарктиду в Международном геофизическом году — с 1957 по 1959 год. И вот тогда-то на берегу моря Дэвиса, со стороны Индийского океана, вырос первый советский поселок Мирный, названный так в честь шлюпа «Мирный», которым командовал М. П. Лазарев, один из первооткрывателей Антарктиды.
Поселок Мирный мирно стоит на своем месте и по сию пору. Отсюда вышел первый санно-тракторный
Весна в Пионерской только называется весной, а вообще-то это наша очень суровая зима! Правда, морозы немного спадают, но 57° теплом вряд ли назовешь! И все же какой-то едва уловимый запах весны чудился нашим отшельникам. Наверное, мысли их часто обращались к родине, к нашей благоухающей, зеленой весне. Как-то раз один зимовщик, вернувшись после работы домой, хотел что-то рассказать товарищам насчет бамбуковой вехи, с помощью которой измеряют высоту снежного покрова. Но ему не дали договорить и в один голос, хором заявили: «Знаем, знаем, на бамбуке выросли зеленые листочки, да еще березовые!» И все засмеялись. В этой славной шутке полярники выдали свою тоску по запаху травы и земли…
По сравнению с Пионерской Мирный был просто райским уголком. Там теплее — все-таки побережье, и как радостно было отшельникам внутриконтинентальной станции видеть в небе самолеты из Мирного, приветливо покачивающие им крыльями! Сесть летчики, к сожалению, не могли. Но зимовщики обрадовались, услышав голос товарища, прямо-таки с неба прокричавшего им по радио: «Дорогие мои мужики, вижу вас, обнимаю, ловите подарки». И что-то темное выпало из самолета, а вскоре раскрылся яркий парашют, и зимовщики кинулись к нему. Как хорошо почувствовать внимание друзей среди льдов пустынной Антарктиды!
Но и Пионерская по сравнению с другой станцией, Комсомольской, была еще сносной! Вот что рассказывает наш ученый, в то время еще совсем молодой гляциолог, В. М. Котляков, который отправился на Комсомольскую в компании еще трех товарищей, чтобы изучать снежный покров Центральной Антарктиды:
«Шесть часов назад мы еще ходили по Мирному, видели море, вдыхали морозный воздух и кутались от снежного ветра. То были привычные условия, пожалуй, не очень отличавшиеся от суровой зимы средних широт России. Теперь мы в Центральной Антарктиде — области, не похожей ни на что другое на земле. Открылся люк самолета, и нас окутала непривычная морозная тишина. Воздух был неподвижен, где-то у горизонта висел ярко-желтый негреющий шар солнца, голубовато-белесое небо было безоблачно. Привыкшие к твердому, как камень, снегу на побережье, мы прыгнули вниз и… провалились в рыхлый снег. С трудом выкарабкавшись, принялись за работу: предстояло выгрузить из самолета несколько 200-килограммовых бочек с горючим. В Мирном мы свободно вдвоем закатывали по доскам бочку в люк; поначалу решили и здесь „бочечную операцию“ произвести в четыре руки. Жители Комсомольской только усмехнулись при этом решении. Бочка как будто стала в два раза
Скоро мы увидели, что любая физическая работа на высоте 3500 метров — очень трудное дело. Организму не хватает кислорода — приходится все делать не спеша, несмотря на холод… Казалось странным, что человек, которого просили побыстрей подойти, нехотя шел по леднику, будто гуляючи… Скоро мы поняли, что иначе нельзя. Стоит пойти быстрым шагом, как сердце начинает бурно протестовать».
И все-таки, несмотря на все тяжести жизни, тот, кто побывал в Антарктиде, оказался в плену ее очарования: «Большой красноватый расплющенный шар солнца, — рассказывал Котляков, — уже касался горизонта, отчего снег становился пурпуровым… Возвратившись в домик, мы не могли оторваться от окошка, любуясь вечерним пейзажем Центральной Антарктиды неземной красоты».
И Роберт Скотт отдал дань восторга Антарктиде:
«Я иногда возвращаюсь мыслями в прошлое и снова вижу заснеженные поля, сверкающие в лучах солнца. Вижу морские льды и айсберги, разбросанные по синему морю, великолепные южные горы, вздымающие свои вершины в одиноком величии. И снова слышу движение льда, эти таинственные движения, сопровождаемые почти неуловимым звуком, пробегающим по воде; слышу и шуршание полозьев саней, идущих по снегу. Я вижу и слышу все это, но я не мог бы объяснить вам, почему мои мысли вечно возвращаются к тому доброму времени, когда все это было у меня перед глазами».
Особенно поражают в Антарктиде краски — цвет моря, краски неба, отсветы, падающие на снег, цвет айсбергов…
…И глыбы льда несла вода Зеленые, как луг…Однако, воздав хвалу необычайной панораме Антарктиды, один из путешественников заявил, что «тот, кто попробует жить там один, быстро сойдет с ума». Сходили с ума и те, что жили там с товарищами, а бывало, что и в одиночестве человек сохранял и здравый смысл, и все свои таланты исследователя. Всякое бывало. Но никто, ни один человек не скажет, что жить и работать в Антарктиде, особенно зимой, легко…
Антарктида всегда пустынна, даже если на ней одновременно работает много партий, как бывало в 1967 году — Международном геофизическом году, и все-таки изредка в. некоторых уголках ее царило оживление. Например, на двух базах в море Росса, где некогда стояли одинокие домики капитана Скотта. Теперь там находились две базы: база Скотта, новозеландская, не очень многолюдная, и Хат-Пойнт — огромная американская, настоящий городок. Их разделяло километра четыре, и люди, особенно летом, могли часто навещать друг друга. Новозеландцы скромно ходили пешком через холм, по которому была протоптана тропинка, но американцы не признавали пеших прогулок: чуть что — садились на вездеходы, а то и на вертолеты.
На дальние расстояния никто пешком не ходил, подобно Скотту, путешествовали на громадных вездеходах, на самолетах, на вертолетах и порой, в самые труднопроходимые районы, — на собачьих упряжках. Но, как вы понимаете, ни дорог, ни настоящих аэродромов там не было, и не раз случалось, что самолеты садились со сломанным шасси и одним мотором в огне. Рассчитать сроки полетов не всегда удавалось; иногда отправлялись на три дня, а из-за какой-нибудь поломки задерживались на три недели.
Много народу приезжало в Антарктиду летом во время Международного геофизического года на теплоходах, на самолетах; то были ученые, корреспонденты разных газет, фоторепортеры с какими-то необыкновенными аппаратами, с помощью которых можно было передавать сразу через океан только что сделанные снимки.