Как открывали мир. Где мороз, а где жара(Из истории путешествий и открытий)
Шрифт:
Потом мысли Скотта перенеслись в Англию, к жене, маленькой стойкой Кэтлин, к крепышу Питеру. Ему было девять месяцев, когда отец его уехал из Англии. «Он станет совсем большим, когда я вернусь», — улыбнулся Скотт этой мысли. Как там они сегодня? Наверное, тоже его вспоминают, может, вместе со старым Маркхэмом. Старик любит его и, наверное, если понадобится, все сделает для экспедиции, что только будет в его силах. Вспоминал Скотт свое последнее путешествие с Кэтлин чуть ли не вокруг земного шара. Пока «Терра-Нова» медленно продвигалась к югу, они с Кэтлин на разных транспортах ехали самостоятельно. Они останавливались в африканских владениях Англии, где считались личными гостями генерал-губернатора лорда
Потом Австралия, Мельбурн, потом Веллингтон в Новой Зеландии… Везде они с Кэтлин были вместе… Однако настал час, и «Терра-Нова» с капитаном Скоттом на борту отвалила от причала, и Кэтлин осталась где-то там, в туманной дымке… Увидит ли он ее еще?
Мысли Скотта перескочили на другое. Ему сорок три года. Может быть, он стар для такой экспедиции? Но ведь Роберту Пири было пятьдесят два года. Он хорошо помнит этого американца, непомерно длинного, с рыжими усами. Они стояли рядом, они пожимали друг другу руки: Пири — уже вернувшийся с победой, и Скотт — направлявшийся в неизвестное…
Уилсон говорит, что с годами человек становится более выносливым и менее чувствительным к холоду. Что же к старости будет с Бауэрсом? Для него, хотя он и молод, холода нет. Целый день он может работать на воздухе в своей поярковой шапчонке. Правда, Бауэрс чудо! Скотт восхищался им, его ловкостью, его готовностью прийти всем на помощь. Славные у него ребята. И на этой приятной мысли Скотт уснул.
Июнь был щедр на праздники: приближалось 22-е число, день солнцестояния. У нас, на севере, — летнее, здесь — зимнее. В конце декабря полюсная партия будет в походе, там уж не до веселья! Нельзя ли устроить наперед любимый праздник — рождество? И снова парадный обед с ликерами и шампанским. Даже с елкой. Это сюрприз Бауэрса. Вместо елки он устроил из палок, обернутых фольгой, деревцо; его увешивали самые настоящие хлопушки, разные игрушки, горели и свечи. При свете елочных свечей раздавали маленькие подарки, об этом позаботилась сестра доктора Уилсона. Она приготовила их в Англии и передала брату. Взрослые мужчины, смелые, мужественные путешественники, как они радовались этим пустячкам, словно дети!
Все вспоминали дом, «старую добрую Англию», семью, близких.
Даже сама природа оказалась милостивой, она также включилась в игру, устроив великолепный фейерверк — полярное сияние.
…Миновала зима. Уже стояла на пороге холодная антарктическая весна. Скотт рвался к полюсу, но начать поход раньше, чем установится сносная погода для его лошадок; не рисковал. Однако мысль о том, что Амундсен с его собачьим транспортом, возможно, уже в пути, мучила его. Но приходилось ждать.
…И день этот наступил для Скотта только 1 ноября. Весна в том году была особенно неблагоприятной. Неужто таким же будет и лето, со страхом спрашивал себя Скотт. Погода отвратительная, дорога еще хуже. Неровности, трещины во льду, ветер, бьющий прямо в лицо, мелкий колючий снег. «Ужасный переход», — часто встречаешь эти слова в дневнике Скотта. Но стоило путешественникам собраться в палатке для отдыха, как слышались шутки и смех…
Моторные сани, увы, скоро были брошены, у них все время ломался мотор, не приспособленный к антарктическому климату. Пришлось в сани впрягаться самим. Но оставались еще собаки, хотя их было немного, и лошадки, главная надежда Скотта. Пока и те и другие тащили грузы. Они часто проваливались в рыхлом снегу, худели, теряли аппетит. Так
Дальше пошло совсем плохо. Лошадки выбились из сил, и корм для них кончился. Их пришлось пристрелить. Это место путешественники назвали Лагерем Бойни. На, обратном пути полюсная партия будет питаться мясом убитых лошадей… Ну что ж, записывает Скотт, остается сыграть игру до конца…
Стоянки со всякими припасами делали на расстоянии шестидесяти пяти километров друг от друга. Вспомогательные партии то шли впереди Скотта, то сзади, иногда они встречались на остановках. Но вот настал час, когда из двенадцати человек четверо с собачьими упряжками должны были вернуться обратно. Осталось всего восемь.
«Дела идут от плохого к худшему», — записывает Скотт. Все устали смертельно, бураны не прекращались, иной раз приходилось отсиживаться в палатках.
«Январь 1912-го. Новый год отпраздновали лишней палочкой шоколада в однодневном пайке. Миновали последнюю стоянку Шекльтона. До полюса оставалось 170 километров. 170 километров совсем неизвестной дороги. Там еще никто никогда не бывал — ни зверь, ни птица, ни человек».
Как ни грустно, а пришлось расставаться с лейтенантом Эвансом. Эдварду Эвансу, совсем больному, все же не хотелось возвращаться. Ведь до полюса осталось немного. Но приказ начальника… Ничего не поделаешь. Он вручил Бауэрсу шелковый флажок, который жена дала ему «для полюса», и долго-долго смотрел вслед удалявшейся пятерке.
«Я не нахвалюсь своими товарищами, — пишет Скотт. — Все они неутомимы, каждый готов прийти на помощь друг другу, каждый старается облегчить положение другого. Эдгар Эванс — матрос, силач, у него золотые руки, благодаря ему снаряжение у нас в полном порядке. Бауэрс — чудо! Он всегда в хорошем настроении, неутомим в работе, добр к другим. И Отс, который был на своем месте при лошадях, теперь неутомим в ходьбе, исполняет свою долю лагерной работы и не хуже других переносит труды и лишения».
Партия шла быстро и легко. Наконец-то установилась погода. Затих ветер. Воздух чист и прозрачен. Солнце сильно припекает. Слишком хорошо, говорил Скотт, даже страшно. Они находились высоко над уровнем моря и, несмотря на это, чувствовали себя неплохо. Теперь уж должны дойти… Должны…
До полюса оставалось 63 географические мили…
До полюса оставалось меньше 40 миль…
Последний склад.
Солнце сияет на чистом небе. Даже легкий ветерок утих. Какая неземная тишина! Еще немного, совсем немного…
Но куда так пристально смотрит Бауэрс? Что он заметил?.. А, где-то далеко впереди черная точка… У него такое острое зрение… Все-таки что бы это могло быть? У каждого одна и та же мысль, и каждый боится произнести ее вслух: Амундсен?..
Подошли ближе. Да, это какой-то предмет. Он шевелится… Черный флаг. Норвежцы опередили…
…В ту ночь, несмотря на смертельную усталость, никто не мог уснуть. Поплелись дальше. Подошли к остаткам лагеря Амундсена.
«Великий боже, — горестно восклицает Скотт, — какое ужасное место! И каково нам понимать, что за все труды и лишения мы не вознаграждены даже сознанием, что пришли первыми!»
Из записки Амундсена Скотт узнал, что норвежцы побывали здесь 16 декабря 1911 года. Опередили на целый месяц. Скотт положил в карман письмо, адресованное норвежскому королю Гаакону «на случай, если мы погибнем на обратном пути», — писал предусмотрительный Амундсен. Скотт и его друзья сфотографировались возле своего флага, который они установили рядом с норвежским, даже выпили за победу, но без удовольствия, с тяжестью на сердце, и… «повернулись спиной к цели своих честолюбивых устремлений. А впереди, — с тоской пишет Скотт, — 800 миль пешего хождения с грузом… Боюсь, обратный путь окажется ужасно утомительным и монотонным».