Как писать прозу. Полный курс для начинающих
Шрифт:
Филологи обладают несравненно б'oльшими знаниями в области языка и литературоведения, нежели любой, даже самый опытный писатель. Они увидят в тексте стороннего автора мельчайшие погрешности стиля, заметят языковые штампы, насторожатся, если вдруг провиснет сюжет. Однако писателями становится незначительная часть специалистов по языку. Филологи работают редакторами, преподавателями, становятся переводчиками, но не стремятся сами создавать оригинальный художественный контент.
Литературоведы не могут писать свое или не хотят?
Разумеется, они могут, но часто им мешают обширные знания предмета. Здесь можно провести аналогию с шахматным поединком гроссмейстера с компьютером. Кто обладает лучшей памятью, у кого в запасе больше вариантов ходов, у кого быстродействие выше? Ответ очевиден: у компьютера. И тем не менее гроссмейстеру нередко удается выигрывать партии, потому что у него в голове вспыхивает решение, не запрограммированное в компьютере. То же и с писательством. Филолог волей-неволей перебирает весь свой багаж знаний, прекрасно понимая, что и этот вариант плохой, и тот неправильный, и третий банален. Он просто не может позволить себе пренебречь знаниями. А человек другой профессии, обладающий только необходимым минимумом знаний, вдруг по наитию пишет нечто превосходное. То, что еще не включено в учебники, грамматики и упражнения. Разумеется, что-то необычное сможет сочинить и дипломированный литературный работник, если сумеет хоть на краткий момент забыть все, чему его учили в институте. Поэтому среди писателей так много биологов, врачей, инженеров, преподавателей естественных дисциплин.
Не означает ли сделанный вывод, что начинающий автор, не знакомый ни с какими законами литературного мастерства, с наибольшей вероятностью создаст шедевр?! Ведь очень многие из них так и заявляют: «Я пишу по наитию» или даже: «Мне будто высшие силы диктуют, что писать». Но наитие – добрый помощник на самом начальном этапе создания произведения. Оно помогает нащупать идею, увидеть примерно образы героев и худо-бедно придать событиям какую-то связность. Но литературным произведением назвать эту талантливую графомань будет трудно.
Если такой писатель-интуит отложит свой текст на месяц или хотя бы неделю, а позже вернется к нему, просмотрит свежим взглядом, то и сам заметит много недостатков, недосказанностей, неточных слов в своем произведении. А если не увидит, то, возможно, он просто лишен писательского дара. Остается еще вариант показать свое творение специалисту: редактору, другому писателю. Если и в этом случае он не захочет прислушаться к замечаниям, то дело совсем плохо.
Но думающий талантливый автор поймет, что ему пока не хватает знаний в непростом писательском ремесле, и, чтобы заполнить пробелы, обратится к справочным пособиям или начнет искать нужную информацию в Интернете.
Как и во всем прочем, в писательстве представляет ценность золотая середина – равновесие между знанием и спонтанностью.
Для кого мы пишем: для читателя или для себя
Изначально авторы, а начинающие авторы особенно, пишут для себя. Причины рождения писательского импульса могут быть различными: личные переживания, неудовлетворенность жизнью или восторженность, желание поделиться с читателями своим видением мира. И даже промелькнувшая мысль о читателе не исключает того, что мы пишем для себя.
Автор сочиняет для себя, но почти всегда выходит к читателю со своим творением. Он знает, чт'o хотел показать в произведении, чему научить, чем удивить. Думает, что так понятно и прозрачно осуществил свой замысел, что только тупой не поймет его или – того хуже, – прочитав, перевернет все с ног на голову. Обидно бывает и тогда, когда читатель, заскучав, бросает читать книгу на середине и еще напишет отзыв где-нибудь в Сети, разнеся в пух и прах твое произведение.
Однако читатель имеет право выставить любую оценку автору и его творению, что бы тот ни думал о своей непогрешимости! Но каждому пишущему стоит задуматься: а все ли я сделал для того, чтобы донести свой замысел до читателя? О читателях приходится думать с создания первых строк своего рассказа, учитывать их психологические особенности восприятия.
Сейчас в кинотеатрах вводятся дополнительные вспомогательные устройства и для слабовидящих, и для слабослышащих. Здоровый человек видит на экране картинки, слышит все звуки – шум мотора, вой ветра, пение птиц, а не только речь героев. Автор, когда пишет свою историю, видит и слышит все, что происходит в его воображении: и звуки, и картины. Но если он не описал эти картины, эти звуки своим читателям, взаимное расположение героев, их взгляды, касания, объятия, то читатель не сможет воспринять и основную сюжетную или философскую информацию. В последующих главах мы подробно остановимся на выразительном показе и изображении чувств и переживаний, места действия, особенности речи героев. А про особенности восприятия большой формы, романа, мы поговорим в третьей части книги. Во всех случаях настоящий писатель сможет развернуть картину мира в своем произведении так, чтобы читатель увидел ее в том виде, в каком автор предполагал поведать.
Начало рассказа, очерка, эссе
Как только укрепилось желание писать рассказ, появились тема, смутные очертания героев – надо задуматься о первой фразе, которая важнее плана или композиции. Она, как сжатая пружина, несет в себе энергию всего произведения, его интонацию, краски и звуки. Однажды я написала короткое эссе, посвященное именно созданию рассказа. И первой его фразой, возникшей как-то вдруг, были слова: «Рассказ почти готов».
Рассказ почти готов: круто замешан на личном опыте, приправлен щепоткой фантазии для воздушности. Рассказ почти готов, но… еще сокрыт в глубинах сердца, как выпечка в духовке. Надо только распахнуть перегретую дверцу и вытащить пылающий жаром пирог на сверкающее белизной фарфоровое блюдо.
Пока искала варежки-прихватки, наслаждаясь божественным ароматом сдобы, пока раздумывала, как сподручнее вынуть из глубин духового шкафа раскаленный противень, – в кухне потянуло горелым. Уникальные переживания и ростки фантазии спеклись в корявую угольную лепешку.
Нет, мудрить не следует: выключаю жар и жду, пока духовка остынет.
Усмирила дыхание, пригасила чувства. На листе – готовый текст, пропущенный через фильтр разума.
Выложила остывший пирог на стол. Изделие из тех же составляющих, и начинка прежняя, и даже россыпь сахарной пудры поверху… Но шедевра не сложилось: зубы вязнут в сыроватом тесте, пирог осел, бледноватая его корка в некрасивых оспинах, а вместо дразнящего вкусного запаха – едва заметный дух перекисших дрожжей.