Шрифт:
Ирвин Шоу
Как принято во Франции
Перевел с английского Виктор Вебер
Беддоуз прилетел из Египта утром и в свой отель прибыл около одиннадцати. Поздоровался за руку с консьержем и сказал ему, что поездка прошла отлично, но иметь дело с египтянами просто невозможно. От консьержа узнал, в городе, как обычно, полно приезжих, а цена за комнату, как обычно, поднялась.
– Туристский сезон теперь продолжается двенадцать месяцев в году, - с этими словами консьерж протянул Беддоузу ключ.
– Никому не сидится дома. Все это очень утомительно.
Беддоуз поднялся наверх, попросил коридорного поставить пишущую машинку в чулан, потому что хотел на какоето
Беддоуз услышал шаги Кристины по коридору и подумал, что, судя по звуках, она в туфельках на высоком каблуке.
– Алле, - когда Кристина заговорила, в трубке послышался какойто треск, но Беддоуз без труда узнал этот взволнованный, с придыханием голос. Кристина на каждый звонок отвечала так, словно ждала от него приглашения на вечеринку.
– Привет, Крис, - поздоровался Беддоуз.
– Кто это?
– Египетский гость.
– Уолтер!
– радостно воскликнула Кристина.
– Когда ты приехал?
– Только вошел, - Беддоуз решил не упоминать час, проведенный в номере, чтобы доставить ей удовольствие.
– Ты на высоких каблучках?
– Что?
– Туфли у тебя с высокими каблучками, не так ли?
– Подожди, я посмотрю, - пауза.
– Ты в Каире стал экстрасенсом?
Беддоуз хохотнул.
– Обычный восточный трюк. У меня в рукаве их с дюжину. Куда мы идем на ленч?
– Уолтер! Я в отчаянии.
– У тебя свидание.
– Да. Когда ты научишься пользоваться телеграфом?
– Ничего страшного, - беззаботно ответил Беддоуз. Он дал себе зарок не показывать виду, что разочарован. У него сложилось впечатление, что, если бы он настоял, Кристина отменила бы свидание, но он также дал себе зарок ничего не выпрашивать.
– Встретимся позже.
– Как насчет того, чтобы пропустить по стаканчику во второй половине дня?
– спросила Кристина.
– Мы с этого начнем. В пять часов?
– Лучше в половине шестого.
– Где ты будешь?
– еще одна задержка заставила Беддоуза недовольно поморщиться.
– Около площади Звезды.
– Тогда "У Александра"?
– Отлично. Ты хоть раз придешь вовремя?
– Прояви снисхождение к мужчине, который первый день в городе.
– A tout a l'heure[1].
– Что вы сказали, мэм?
– В этом году здесь все говорят пофранцузски, - рассмеялась Кристина.
– Как хорошо, что ты вернулся.
Послышался щелчок: она повесила трубку. Беддоуз медленно положил трубку на рычаг и прошел к окну. Смотрел на реку и думал о том, что с давних пор Кристина приходила к нему по первому зову, как только он появлялся в Париже. От реки несло холодком, деревья стояли голые, небо, похоже, уже месяцы оставалось серым. И тем не менее, город будоражил кровь. Даже бессолнечной, бесснежной зимой Париж обещал радости жизни.
За ленчем компанию ему составил корреспондент "Ассошиэйтед
В кафе Беддоуз пришел чуть позже назначенного времен, но раньше Кристины. Устроился на застекленной террасе, у огромного панорамного окна, чувствуя холодок зимнего дня. На террасе женщины пили чай, а мужчины читали вечерние газеты. За окном, под деревьями формировалась маленькая колонна: ветераны какойто части времен Первой мировой войны, мужчины средних лет, мерзнущие в шинелях, при орденах, со знаменами, собирались в сопровождении духового оркестра строем пройти к Арке и возложить венок в память товарищей по оружию, сложивших голову в сражениях, о которых уже никто не помнил. Эти французы всегда найдут повод устроить уличную пробку, мрачно думал Беддоуз, потому что Кристина опаздывала и день определенно не складывался. У них бесконечное число поводов помянуть павших.
Он заказал пиво, так как за ленчем слишком много выпил. И слишком много съел, дорвавшись до вкусной еды, о которой в Египте мог только мечтать. В животе начиналась революция, да вдруг навалилась усталость: дали о себе знать те многие мили, которые он преодолел за последние двадцать четыре часа. Если тебе больше тридцати пяти, меланхолично думал он, как бы плавно ни летел самолет, какой бы спокойной ни была атмосфера, каким бы мягким кресло, организм все равно отсчитывает пройденные мили. Тридцать пять Беддоузу стукнуло три месяца тому назад, и он начал задумываться о собственном возрасте. Частенько разглядывал в зеркале свое лицо, замечая морщинки у глаз и, когда брился, седину на щеках и подбородке. Гдето он слышал, что стареющие спортсмены брились по два, а то и три раза в день, чтобы менеджеры и спортивные журналисты не заметили в щетине белых кустиков. Может, думал он, сотрудникам дипломатических служб пора последовать их примеру. Семьдесят минус тридцать пять равняется тридцати пяти, подумал он. Это уравнение яснее ясного показывало ему, что половину жизни он уже отмерил. Беддоуз смотрел на переминающихся с ноги на ногу ветеранов, дыхание которых, смешиваясь с сигаретным дымом, маленькими облачками поднимались над их головами и развевающимися знаменами.
Он также с нетерпением ждал Кристину. Обычно она не опаздывала, принадлежала к тем редким девушкам, которые появлялись в указанном месте в назначенный час. Почемуто он вспомнил, что и одевалась она с удивительной скоростью и, чтобы причесаться, ей требовалось лишь однадве минуты. Светлые волосы она стригла коротко, по парижской моде, оставляя шею открытой. Беддоуз подумал о шее Кристины и настроение у него сразу поднялось.
Они весело проведут этот вечер, решил он. В Париже негоже дозволять себе чувствовать усталость или старость. Если эти ощущения перейдут в разряд постоянных, сказал он себе, из Парижа придется уезжать навсегда.
Он начал планировать грядущий вечер. Они заглянут в пару баров, избегая друзей и не сильно налегая на спиртное, пойдут в бистро у рынка, где подают толстенные стейки и густое красное вино, потом, возможно, сходят в ночной клуб, где показывают оригинальное кукольное шоу и трое молодых парней поют смешные песни, в отличие от многих ночных клубов действительно смешные. Во всяком случае, когда выходишь на улицу после их выступления, у тебя всегда прекрасное настроение и полная уверенность в том, что в два часа ночи, в Париже, именно так и должен чувствовать себя человек.