Как рушатся замки
Шрифт:
Не в силах совладать с дрожью, Эйвилин судорожно обняла плечи и зарыдала. Чувство обречённости захлестнуло её. Перемешалось с измождением: сколько времени она не позволяла себе заплакать? Спину не гнула, словно палку проглотила, смотрела твёрдо, пока во внутренностях трупными червями шевелились сомнения. Не жаловалась, не горевала – что заведённая кукла, не помнившая себя вне круговерти противостояния. За кого она боролась? За остывшие тела родителей? За презиравший её народ? За прошлое, которого не возродить ни войной, ни магией? За этим всем терялась настоящая она… будто пожирала себя: сначала глазные яблоки – чтобы не видеть пролитой крови, потом сердце – чтобы не испытывать агонии, за ними мозг – чтобы не размышлял,
Её с головой окунали в омут помешательства, а волю сопротивляться она почти исчерпала. По ночам, спрятавшись от забот в тревожных снах, она захлёбывалась смоляной жижей – чьи-то пальцы смыкались на шее и придавливали ко дну. Жидкость глушила крик, после него мутнеющее сознание заполнял истерический задыхающийся смех. Из тела ускользала жизнь, однако хватка не разжималась – она усиливалась до тех пор, пока барахтанье не прекращалось, пока зрение не застилало кромешное ничего и девушку не выбрасывало обратно в окутанную сумраком комнату. Первым она всегда видела лицо Эзры. Он склонялся над ней, хмурый от беспокойства, и она, едва совладав с собой от страха, тянулась к нему – к тёплой, живой груди, к бьющемуся сердцу. Возле мужчины спокойнее не становилось. Тени корчились позади. Насмехались.
— Прости, что не могу избавить тебя от кошмаров.
«Не кошмары», – одними губами бормотала Эйвилин, ощущая, как на горле наливались синяки.
Наутро, рассматривая кровоподтёки, которым не нашлось бы трезвого объяснения, она в оторопи думала: однажды ей не позволят вынырнуть.
Неужто это с ней и произошло?
Жуткая мысль отрезвила её. Она разогнулась, ощупала землю и, утерев слёзы, поднялась. Перед ней разверзалась чёрная пасть: ни тропы, ни деревьев, ни чудовищ. Она не представляла, куда ей идти, но смерть больше не казалась привлекательной. Сражаться ей, может, и не за что, зато есть с кем. Не для того она из кожи вон лезла, чтобы уступить кому-то шанс загнать Элерта на дно и отрезать от него по кусочку: Вильм Берг, Лессия, Илхами Осгюр, Азеф Росс… И напоследок, финальным штрихом, – маленькая, удивительно живучая Лис. На неё планы отдельные. В самом конце – когда от него только сила воли останется.
— Не ходи!
Крик раздался поразительно громко, едва ли не над ухом, и Эйвилин испуганно шарахнулась в сторону. Обстановка менялась. Прямо на её глазах окружение обретало призрачные очертания: сначала вырисовывались силуэты деревьев – видимо, она упала, споткнувшись о корень одного из них, – затем между ними, петляя, проступала дорога, а на ней – двое. Они не замечали её.
Внутри неуверенно шевельнулась надежда. Девушка подступила к краю тропы и, махнув рукой, прохрипела:
— Эй! Вы слышите меня? Вы знаете, как отсюда выбраться?
Незнакомцы не обратили на неё внимания. Они отдалялись: женщина уже пропала из вида, окликавший её мужчина через миг тоже скрылся за поворотом. Принцесса в нерешительности стиснула ткань юбки. Пойдёт за ними – и непременно угодит на пиршество притаившихся тварей. В тот раз её лихо сцапали: она и понять толком не успела. Впрочем… Эйвилин покосилась на расстилавшуюся впереди тьму. Выбор у неё невелик. Нет особой разницы: брести наугад или догнать странных людей… На монстров они не похожи, хотя не исключено, что её заманивали специально.
Тени оживились, заворочались. Их суета отдавала предупреждением, но девушка уже переступила через ограду из камней. Неуверенность стиснула её пуще прежнего. Шаги давались с трудом, от внезапно схватившей паники конечности наливались свинцом; тело как бы деревенело, не слушалось. Ей пришлось опереться на ствол для поддержки – затряслись колени. Прикосновение к твёрдой холодной коре напомнило о скалах, заслонявших Тэмпль с моря и с суши. О Парящем Дворе, взиравшем на город и горизонт с высоты полёта птицы; о каменной лестнице, ведущей от сада к изрезанному волнами берегу. Откуда-то издалека – из прошлого – донеслись рокот прибоя, ворчание чаек. И за ними, чуть уловимо, – мелодичное пение мамы. В горле запершило. Девушка зло утёрла глаза и почти бегом кинулась за незнакомцами. Этот мир играл с ней. Измывался.
— Постой, говорю!
Эйвилин опешила. Она узнала его – демона-лиса, искусно прикидывавшегося арканистом среди смертных. Теперь иллюзия не прятала ни хвосты, ни уши, и от обычного облика сохранился лишь пёстрый костюм-тройка. Его пальцы с длинными когтями сомкнулись на запястье женщины. Она обернулась. Бумажный фонарик качнулся. Блик упал на лицо со сведёнными бровями.
Её тоже невозможно было не узнать.
— Не ходи, Лис, – мучительно повторил Сонхи.
Девушка не улыбнулась на его унизительно-трогательный тон, не отшутилась и не вырвалась. Губы задрожали. Она мотнула головой, словно скрывая в темноте слёзы. Её не смущала собственная нагота. Бледная кожа казалась почти прозрачной – тонкой и хрупкой, как пузырь. Под ней паутинками мерцали вены, сходясь в сферу света внизу живота.
— Я не могу, – через силу выдавила она. — Мне…
Он крепче сжал её руку.
— Я не отпущу. Тебе рано здесь быть.
Надтреснуто засмеявшись, она потрусила перед собой фонариком. Язычок пламени вспыхнул ярче.
— Меня нет, Сонхи. Я мертва.
— Пока что поправимо, – отрезал он.
— Мёртвые не возвращаются.
— А я тебя верну, – не отступал он. – В Немире ценят сделки.
Плечи девушки опустились. Вся её поза, вялость кричали о смирении с безысходностью.
— Ты не спросил, хочу ли я назад. Соглашусь ли с ценой.
— И не подумаю спрашивать. Я всё-таки демон: желания людей меня не волнуют.
Его взгляд задержался на пульсировавшей внутри неё сфере. Не до конца сознавая, что делает, Эйвилин потянулась к ним. Силуэты растворились – что миражи в пустыне.
— Эхо Немира, – поделился равнодушный голос. – Память о минувшем.
Принцесса вскрикнула, интуитивно отмахнувшись от неизвестной опасности. Напрасная предосторожность: ей не угрожали. На поваленном дереве, справа от дороги, сидел мужчина с вороньими крыльями. За его спиной ореолом выстроились огоньки. От них блестели перья и переливалось изящное одеяние, расшитое серебристыми нитями. Он держал овальный веер с красивым узором; из-за иллюзии освещения ей привиделось, что изображение двигалось: ветер шевелил деревья, с них срывалась листва и неслась к верхушкам гор. Однако затем падал снег, укрывая пейзаж белым покрывалом, из-за горизонта выплывало розовое солнце – не иллюзия, картинка правда изменялась.
— Ты за мной следил, – выдохнула девушка и, не справившись с порывом, посмотрела на место, где недавно разговаривали Лис и Сонхи.
— Приходится приглядывать за неприкаянными душами, – откликнулся он. – Обязанности Хранителя.
— Раньше ты со мной общаться не хотел. Что изменилось?
— Ты вторглась в мои владения без разрешения. Полукровкам закрыты пути в Немир, – с прежним безразличием проговорил он, – но в смерти равны все.
Он встал и не торопясь подошёл к застывшей принцессе. Разум словно отдалился, задвинул её поглубже, лишив возможности трезво оценить сказанное. Она уставилась на мужчину. До неприличия красивые черты не выражали эмоций. В чёрных зрачках царила бесстрастность. Он ничуть не походил на жуликоватого повесу Сонхи.