Как рушатся замки
Шрифт:
Предприимчивость девушку не спасла. Ливень застал её у лестницы, и остаток пути она преодолела за считанные минуты. Когда она ворвалась в помещение, внеся в него запах луж, с волос капало, платье промокло до белья, в туфлях хлюпала вода. Пришлось добавить купюру за сушку одежды и ещё немного – за водонепроницаемый плащ, за которым отправили мальчонку-помощника. Благо магазинчик располагался поблизости, прачка – девушка-элементаль с недовольной физиономией – к обязанностям подходила ответственно, и по окончании банных процедур Лис ничто не задерживало в купальне. За чистотой в ней не следили: слив забивался клубками волос; кафель покрылся ржавчиной, кое-где на нём виднелись засохшие следы неясного происхождения;
С потом утекало напряжение. Оно не пропадало совсем – всего лишь сворачивалось в маленький тугой узелок по центру живота.
Разговор с Бергом не шёл из головы. Её не покидало чувство, что генерала подослал Катлер: затей аналогичный диалог он, Лис бы запретила себе даже помышлять о союзе с ним – срабатывал защитный механизм. Несмотря на признание: теперь она не относилась к его предложению категорично и про себя надеялась на повторное, – решение давалась ей тяжело. После ухода Берга она прикинула с десяток вариантов развития событий: от наиболее удачных для неё до откровенно паршивых. В основном выводы завязывались на рациональном «не связывайся»: старуха вполне способна найти предателей без неё, Лис рискованные приключения ни к чему, заключать контракты с политиками – штука ненадёжная. Мэм рвения не одобрит. Увлечённость девушки канцлером – так вообще дело неважное. Она не ребёнок, не умеющий контролировать желания, – перетерпит, смирится, остынет. Не забудет – невозможно забыть того, кто блистает то в газетах, то по радио. Однако ураган внутри постепенно утихнет. Люди переменчивы. В них нет ни капельки вечного.
К поезду она возвращалась в приподнятом настроении. От тела пахло банным мылом, плащ не давал вымокнуть, и, хотя обувь всё так же чавкала от влаги, девушке значительно полегчало. Для полного удовлетворения не доставало кулька с вишнями, но торговка не объявилась.
На платформе торчали двое вигилей. По какой-то неведомой причине они не заходили в вокзал. Дождь хлестал косыми линиями с силой, на какую способна только стихия; бедолаги, насквозь мокрые, вытянулись у столбика с названием станции – под бесполезной коротенькой крышицей. Их самоотверженность проявилась невовремя: пассажиры не вылезали из поезда, торговцы разошлись, с ними ускакали и воришки-карманники – день шаек с утра не задался. Нормальные служители закона час назад отправились бы рубиться в карты – с чего им бестолково мёрзнуть под ливнем?
Лис вскочила на подножку вагона, собираясь подняться, когда за стеной дождя различила надпись «ТЕЛЕФОН». В Тэмпле её обычно встречал Малси: перед её отъездом в Дельфи он обзавёлся правами и машиной, – и она не испытывала ни малейшего желания наткнуться на него в этот раз. Хоть подозрения на его счёт не обзавелись доказательствами, доверие утекло в сквозные отверстия сомнений. Для девушки, привыкшей полагаться на чутьё, его причастность к инциденту с Эйвилин лежала на поверхности. Он врал ей, старухе, он провёл принцессу – и ради чего? Малси доверия не заслуживал. Лучше ему не знать, кто ехал с ней в поезде. Ей ни к чему вопросы. Соврёт, что отравилась, – он не проверит и в благородство не сыграет: в машине сиденья кожаные, подушки бархатом отделаны – велик риск испортить роскошь рвотными массами. Посочувствует, повздыхает в притворном расстройстве – и, повесив трубку, возвратится в койку к проституткам или за стол – прожигать получку в карты. По утрам, вне заданий, он ничем иным не занимался, так что на разговор много времени не потратится. Зависимости перетягивали весь его интерес.
Пробежав мимо нахохлившихся как петухи на насесте вигилей, девушка впорхнула в душное неосвещённое помещение. В тесном коридоре без окон не включали лампы, или, что вероятнее, их выкрутили шибко нуждающиеся. В таких захолустьях с заменой не заморачивались: всё равно украдут. Телефонные аппараты располагались в кабинках, и из левой приглушённо доносился голос. Лис отпустила дверную ручку. Человек был ей отлично знаком.
— Мисс Лаунд, что поменяют ваши слёзы? Меня они не проймут, джентльмены вокруг вас к ним привычные. Не плачьте, прошу вас. Не поможет. Порадуйтесь, что меня с вами нет.
По коже поползли мурашки. Говорил он низко, спокойно и, на первый взгляд, ни о чём: фраза вырывалась из контекста и сама по себе ничего специфического не содержала. Некоторые не умели утешать через сочувствие – они строго встряхивали за грудки, требуя собраться. Однако Катлер утешал иначе. Его невозмутимость звенела угрозой.
Лис подошла к кабинке ещё на полшага – почти прижалась к ней ухом.
— Оливия. – Имя словно рассекло воздух ножом. – Поберегите силы. Зачем усложнять? Вы немножко поспособствовали – давайте продолжим сотрудничество, хорошо? Нам процесс тоже удовольствия не доставляет. Вам задают простые вопросы. Отвечайте на них. К чему включать упертость? Вам за неё никто не отплатит, вы ведь в курсе?
У Лис вспотели ладони. Впервые после столкновения с ним в Льюите она по-настоящему осознала, с кем связалась. Вспомнила, как он вдавливал её лицом в стену в тюрьме и тем же низким голосом обещал выяснить, кто она такая. Она рисовала ухмылку: «Вы же магиструма Черлот ловили, нет?» – а колени предательски дрожали. Не зная о нём ничего, она боялась. Не стоило забывать это чувство. Лёгкие беседы не меняли сути: он держал поводок десятков правоохранительных и карательных органов. Он сливался с государственным аппаратом, перемалывающим в труху неугодных, и за человеческим обликом с человеческими проблемами крылось другое лицо – палача, перерезающего глотки ради страны.
На фоне этой картины уверения генерала Берга выглядели, мягко говоря, неубедительно.
Кем бы ни являлась загадочная Оливия, её песенка спета.
— Мне без разницы, в каком виде вы её похороните: целиком либо по частям. – Реплика, очевидно, адресовалась уже подчинённому. – Я жду результат. Вытащите его, выбейте, вымолите – что душе угодно. Не мне учить вас допрашивать.
Лис шмыгнула в соседнюю кабинку и кинула в аппарат монетку. Она слышала, как канцлер вышел и, постояв за дверью, покинул помещение.
— Здравствуйте. С кем вас соединить? – поинтересовался телефонист в трубку.
— Тэмпль, Рад-Роуд, пять, – выпалила девушка и после гудков попросила к телефону Малси.
С ним трудностей не возникло.
В купе она возвращалась с неохотой. Катлер был внутри. Перед ним на накрахмаленной скатерти лежал кулёк. Две вишни выпали из него: на бледно-сером они смотрелись каплями крови. Лис сглотнула. Под рёбрами разворачивалась нешуточная кутерьма.
— Доброе утро, мисс Тэйт.
Дождь хлестал по окну. Поезд пыхтел и вот-вот собирался тронуться.
— Оно, по-вашему, доброе?
Девушка скинула туфли и с ногами залезла на полку, укрывшись одеялом. Не хватало обзавестись простудой.
— У вас настроение под погоду подлаживается?
Он хмыкнул. Лис не повернулась к нему.
— Нет. Погода меня устраивает.
— Тогда причина вашего скверного настроения кроется во мне?
— Вы меня тоже устраиваете, – отмахнулась она. – Когда молчите.
— Кто недавно сокрушался, что из меня с утра слово не вытянуть?
Лис подняла на него взгляд. Китель он снял, но вода блестела на лице, шее, висела капельками на кончиках мокрых волос, от неё к телу липла рубашка. Похоже, у него случилась длительная прогулка.