Как рушатся замки
Шрифт:
— Дождь лил. Не померещилось?
— Я-я ж думаю: померещилось, ш-што л-ле. Дуло оп-п-пустил. Д-дык у него голова за-зап-прок-кинута, из ло-лоп-паток х-х-хре-реновины торчат. И кр-ряхти-и-ит!
Покусывая сигариллу, Азеф сверился с отчётом: показания от него не отклонялись.
— Что вы предприняли?
Свидетель побагровел.
— Обделался я. Тр-руханул. Он… оно па-парня разломало и на девку пе-пер-рем-ме-метнулось. Ну я-я-я за-за мер-мерлоном у бочек залё-лёг.
Его затрясло. Азеф, упреждая ухудшение, мягко постучал ему по спине.
— Я вас не виню. Не спрячьтесь
Бедняга утёр пот платком. Из ноздри у него текло, лохматая борода кое-где собралась сосульками. От невозмутимого мужчины на фото в формуляре уцелела оболочка из типовых параметров.
Азеф соврал: трое ими утрачены безвозвратно.
— С перевёртышем разделалась девушка?
— Н-нет. Её оно с-с-смело. К-ко-костей не соберешь п-п-после п-по-поцелуя с бру-русчаткой.
«По свидетельству очевидца, неопознанное существо ликвидировано заключённой», – фигурировало в записях.
Несостыковка усматривалась сходу, но от обвинений мужчина воздержался. Ротозеи, включённые в состав следственной комиссии, второпях не организовали бы повторный допрос – солдат пребывал в шоке, они накинулись на него без предварительной подготовки, выдавили информацию и сослали приводить себя в надлежащий вид. Полицейская закостенелость перекочевывала из эпохи в эпоху и пока что эволюционировать не стремилась. Под грозным оком разыскание истины продвигается плавнее, нежели под приятельским. Побочные показатели в расчёт не брались: человек от давления на него к фантазёрству бывал склонен – изливал в признаниях то, чего от него добивались, вместо фактов.
— Вы опознали её сообщника?
Замявшись, свидетель понизил голос. Знание о ком-то – третьей переменной в их задачке – волновало его почище монстра в солдатской форме.
— Он н-не сообщник. Д-д-демон.
На реплику Азеф грянул стаканом по деревянному подлокотнику. Этот солдат болен – свихнулся от потрясения. Насочинял небылиц и выдавал за чистую монету отборную ересь. Либо вчера спятил мир.
— Вы за кого меня держите? Какой, нахрен, демон?! Он под крышей на жёрдочке куковал, крылья под дождиком намочил?! Феи ночью хороводы в тюрьме не водили?!
Мужчина вытаращился на него. Лепет смешался во что-то бессвязное.
— К-к-клнусь! Д-демон. Из-из те-те-темноты вы-вылетел! Он… она там… п-п-послушайте! Чёрный, м-мо-морда белая! Вылетел! Не-не-не с ней… не-не-не спасал!
Азефу пришлось закурить. Спустившись, Элерт проведёт ему лекцию о вреде и заворчит на вонь: табак он не переносил, чего не скажешь об алкоголе.
Под скрутку соображения раскладывались по полочкам проще. У него в висках трещало: они упустили принцессу, закопали людей, набрели на неведомую тварь и обзавелись психом в свидетелях.
Банк чудес сорван, господа! Лавочка прикрыта!
— Он Оруилом{?}[демон из писаний, переодевшийся сыном Единого. Пал от Разящей Молнии, брошенной оскорблённым богом (наиболее популярная религия в Сорнии – ортоканизм, вера в Единого Бога, чем-то напоминает христианство).] не представлялся? – хмыкнул мужчина.
— К-кто? – не уловил юмора свидетель. – Я не-не-не за-за-запомнил всего. Белое на-на чёрном. Кры-крылья как… как у пере-ревертыша.
Азеф затянулся, выпустил чадное облачко – оно, извиваясь, преобразовалось в кривую.
И закашлялся.
«Подозрительное, сэр? Нет, без происшествий. Хотя… патруль застал Призрака в десятом часу. Сообщил, что нарушает режим из-за поручения капитана Катлера», – докладывал ему старший сержант, присланный Виргиным.
— Приведи я Вам «демона», опознаете? – полюбопытствовал он.
— Наверное… – опешил солдат.
— Поступим так: Вам выписан отпуск, поезжайте к семье. Жена, дети? – свидетель рассеянно закивал. – Отлично. Навестите их, отдохнёте, полечитесь. Проживаете в столичном округе? Нас сопроводите как раз. Следователь оформил подписку о невыезде – для Вашей безопасности, для нашего спокойствия. Найдем «демона» – пригласим на допрос. Не уклоняйтесь от него, привод не отменяли. Лошадей в Тэмпль седлаем после обеда. Не опаздывайте.
Он снял с пальто мужчины кармину «купола» и выпроводил под надзор солдат. Тиба остыла. На рапорте серели разводы от напитка. Неаккуратно выведя пометки на свободном клочке, он ущипнул себя за переносицу. Недосып вырезал зазубрины на нервах.
Скатерть усыпали хлопья пепла. Азеф забарабанил по пачке. Половина. С его темпами до столицы опустеет. Дрянным пристрастием он обзавёлся в ссылке. Мать бранила, рвала, выменивала на хозяйственные мелочи: носки, нитки, уголь – курево в мерзлоте северо-восточных поселений-лагерей бесценнее купюр. Он не бросил – за подработки надсмотрщики расплачивались сигаретами. Умиротворение они приносили, усмиряли издёрганность. Какой бросать…
— Прополощи рот с мылом.
Перед ним приземлилась булочка-плетёнка. На подрумянившейся корочке пекарь выложил узор из голубики.
— La appet, sher imme{?}[(сут.) Приятного аппетита, радость моя (Сутен, или Жютэнь – государство наподобие Франции после Великой Французской Революции).], – отвесил ему полупоклон Элерт.
— Я позавтракал.
— Не умаляй мои старания. Мисс Пэнни выманила угощение для тебя у пирожника по моей просьбе. По шестицам{?}[шестой день недели, суббота. Всего в неделе восемь дней.] они не пекут с ягодами.
— Проштрафились, мистер Катлер, и сладостями искупляете? Не прокатит, – пробурчал Азеф, отламывая кусочек. Аромат стоял восхитительный. – Выспался?
Устроившись с ним на диване, друг подавил зевок. За цветком их не видно – мимолётных слабостей скрывать не приходится. Без подсказок ясно: с отдыхом у них не задавалось в равной степени.
— Нет. По ощущениям кости ломали заново. В кабинете забыл обезболивающее.
Азеф сдвинул брови. О самочувствии Элерт не распространялся: подорванное здоровье восстанавливалось неохотно, увечья зарубцевались, шрамами он запасся на жизнь вперёд – в застенках не деликатничали. Закулисный девиз «Плохо и плохо – пройдёт» он, не стесняясь в формулировках, растолковал «опекунам» на больничной койке. Переживания порождали суету, от которой он открещивался и за которую наделил друзей титулами «куриц-наседок». Их любовная возня с ним одобрения от него не снискала – через неделю они сдались под градом из брани и каламбуров.