Шрифт:
Евгений Попов
КАК СЪЕЛИ ПЕТУХА
Николай Ефимыч долгое время проживал с женой у моей тети Иры в деревянном домике на улице Засухина. В качестве постояльца, платящего за жилплощадь наличными деньгами раз в месяц.
Грустна, тревожна, зыбка и неясна жизнь людей, не имеющих квадратных метров собственной или коммунальной жилплощади. Их гложут неясные стремления и подозрения, им хочется переезжать с места на место, меняя род занятий и деятельности. Им хочется счастья, а они идут в кино, и им опять хочется счастья.
Вот, например, Николай Ефимыч. Замечательный мастер своего дела. Труженик по металлу. Что-то там всю жизнь клепал, варил и паял. Точил.
Только он ведь не всю жизнь точил. Он сначала попал в Сибирь за незначительные послевоенные преступления, а в 1954 году его амнистировали.
В те годы по улицам нашего города амнистированных бродили тыши. Бродили, ели, спали на чердаках и в подвалах. И через этих бывших зэков жизнь горожан во многом усложнилась. Редкий мирный смельчак выходил зимой поздним вечером из дома, потому что все знали: однажды одна дама вышла на пять минут в девять вечера, а навстречу ей - люди в телогрейках, и они сняли с нее всю верхнюю одежду и часы. А было это в Таракановке около мясокомбината. Она тогда кинулась к Суриковскому мосту, увидев, что там светло от фонарей и стоят какие-то люди. Она к ним.
– Граждане!
– кричит.
– Меня раздели! Ой! Вон! Вон они побежали. Я их запомнила.
– Ты их запомнила?
– спрашивают.
– Видела! Видела! Они с меня сняли зимнее пальто и каракулевую шапку.
– И как увидишь, то узнаешь?
– Узнаю, узнаю! Как не узнать,- отвечала женщина, не чуя беды.
И тут ее мазнули перчаткой по глазам, и лицо ее стало цвета крови, ибо в перчатку были вделаны бритвенные лезвия. Ну, окровавленная женщина ощупью выбралась на проспект Сталина, упала, и там ее кое-кто якобы и видел. Женщина ослепла, а банда скрылась. Банда "Черная кошка". Сибирь-54.
Или еще рассказывали - поймали детей, подвесили в лесу, изрезали ножами и собирали кровь в колбы.
– Зачем?
– А затем, чтоб сдавать на станцию ее переливания, получая за это громадные деньги.
– Что за чушь!
– Вот тебе и "чушь". Говорят тебе, поймали детей, подвесили в лесу, изрезали ножами и собирали кровь в колбы.
Но Николай Ефимыч такими делами не занимался, не интересовался и не участвовал. Боже мой! Да он наоборот, он если бы услышал или увидел что-либо подобное, то сразу бы поднял шум и самолично вызвал милицию.
Он вообще ничем не интересовался. По мнению Николая Ефимыча, он и в лагеря попал совершенно случайно, так как был невиновен. Не знаю. Вина это такое скользкое и неясное моему уму понятие, что я по вопросу виновности или невиновности Николая Ефимыча никак высказаться не могу, так как не понимаю и не располагаю. Не знаю. Да и не важен в конце концов факт виновности или невиновности в описываемом случае. Важно то, что после амнистии он стал очень спокойным человеком, хотел счастья и поступил на производство, желая приложить к нему свои золотые руки.
И имелась у него жена, торговавшая в промтоварной палатке на колхозном рынке. Елена Демьяновна. По прозвищу Демьян.
Сама она была глухая, то есть слышала лишь немногое и произносимое громким голосом прямо ей в ухо. Глухоту свою она иногда скрывала, делая вид, что слышит все - и громким голосом произносимое и тихим тоже.
Это сокрытие как-то веселило Николай Ефимыча. Он ее в шутку ругал матом. В шутку. А поскольку она ничего не слышала, то все шло как по маслу: Николай Ефимыч ее ругает, а Демьян не слышит, беседует о том о сем, и он беседует, а как Демьян отвернется, так он ее матом.
А чтобы описать внешний вид супругов, ни мастерства, ни вдохновения не нужно. И большого искусства тоже не требуется. Надо сказать, что парочка эта была и на вид и по содержанию довольно гнусная.
И я вижу их даже по прошествии стольких лет чрезвычайно четко.
Он - среднего роста. Мужик да и мужик. И одежда неприметная, серая. В чем все ходили, в том и Николай Ефимыч. Как все ходили - кирзовые сапоги, телогрейка, а брюки чтоб заправлены в сапоги, так и Николай Ефимыч. А когда стали продавать брюки-дудочки и многие их купили, то и Николай Ефимыч приобрел.
Обыкновенная одежда - неприметная, серая. Обыкновенный человек - серый, неприметный.
И про Демьяна тоже можно сказать очень просто: что она, поскольку была глухая, то особенно-то и не рыпалась. Носила все самое лучшее из того, что продавалось в ее промтоварной палатке, и не верила в существование слухового аппарата. Считала аппарат обманом, выдумкой газет и журналов.
Они моей тете Ире приносили выгоду. Во-первых, как жильцы, платящие за жилплощадь, а во-вторых, как люди, имеющие отношение к дефицитам. Мне, например, Елена достала у себя в ларьке кирзовые сапоги тридцать пятого размера. Я в то время носил сапоги тридцать пятого размера и ходил во второй класс начальной школы имени Сурикова.
Жили они недружно, но спали всегда вместе. И привыкли, да и деваться им обоим было некуда, так как жилплощадь их являла собой отгороженное фанерой пространство размером два на три, равняется шести квадратным метрам. Правда, фанера была до самого потолка. Тут уж ничего не скажешь.
А жили они недружно. Видимо, потому, что их обижали имеющиеся друг у друга различные скверные привычки.
Сам Николай Ефимыч очень любил сидеть на корточках, подпирая стену и покуривая махорочку. А также пьянствовал со всеми, кто соглашался с ним пьянствовать. Почему и пропивал обычно все заработанные деньги.
Демьян же его за это не кормила, а если и кормила, то варевом, которое изготовлялось из муки, картошки, воды и пшена. И заправлялось вонючим желтым салом. Сало Николай Ефимыч получал откуда-то аккуратно, но плохого качества.
Тошнотворные ароматы плавали по кухне в процессе приготовления Демьяном семейной пищи и после. Ясно, что это обижало Николая Ефимыча. Раздражало его и то, что глухая любила бесстыдно танцевать под патефон, выпив водочки, задирала ноги и показывала краешки сиреневых панталон. Раздражало, но меньше, чем вонючая пища. Кроме того, его брала досада, что жена;через ларек имеет левые деньги и прячет их на неизвестной сберкнижке, а ему не показывает. Делает вид, что их, левых, будто бы совсем и нет.