Как сильно ты этого хочешь? Психология превосходства разума над телом
Шрифт:
В Чикагском марафоне есть всего один подъем, и он начинался как раз здесь, на отметке 26-й мили (41,8 километра). Перед соревнованиями Сэмми с тренером планировали, что именно отсюда он начнет свой решительный рывок, если представится возможность. Однако сейчас Роса уже не думал ни о какой возможности. Он решил, что в сложившейся ситуации даже третье место будет прекрасным результатом.
Первые десять метров крутого подъема Сэмми держался позади Кебеде. Воспользовавшись преимуществом – тем, что его сейчас не видно, – он, вконец измученный, решился на последний рывок и пронесся по правую руку от Кебеде. Тот отчаянно старался вернуть свое преимущество, однако ему это не удалось. Сэмми, словно сам ужасаясь такому невероятному
«Это был величайший сюрприз за всю мою жизнь», – сказал в интервью после соревнований Федерико Роса.
Репортеры не знали того, что было известно тренеру великого спортсмена. Главными проблемами Сэмми, собиравшегося защитить титул чемпиона Чикагского марафона, были вовсе не вывих колена и кишечный грипп. Гораздо более серьезный урон нанес ему тот разгульный образ жизни, который он вел после победы на Олимпийских играх, вернувшись домой обожествленным героем и в придачу миллионером. Не далее как в июне он выпивал каждый вечер, а тренировки проводил в постелях с женщинами. В июле у Сэмми было четыре килограмма лишнего веса. Даже в августе он еще не мог обогнать самых заурядных атлетов. В сентябре Клаудио Берарделли, тренировавший Сэмми в Кении, заявил Росе, что, если спортсмену хватит глупости выступать в Чикагском марафоне, он просто не добежит до финиша.
Как же тогда Сэмми умудрился не просто добежать до финиша, но еще и победить? На этот счет у директора Чикагского марафона Гэри Пинковски есть своя теория.
«Сегодня Сэмми доказал свою стойкость», – сообщил он на брифинге после забега.
В спорте «стойкость» служит метафорой ментальному соответствию. По теории Пинковски выходит, что Сэмми преодолел физическую слабость психологической стойкостью. Определенно, именно так все и было. Если бы марафон судили по правилам боксерского матча, Кебеде выиграл бы все раунды, кроме главного, последнего, в котором Сэмми сразил его нокаутом. В предыдущих сражениях марафонцев со сходной динамикой атлет, оказавшийся на месте Кебеде, – более подготовленный и отражавший все атаки соперников, – непременно побеждал. Для любого хотя бы немного компетентного зрителя было очевидно, что Сэмми гораздо раньше выбрал весь лимит физических возможностей, чем Кебеде.
Нам отлично известны физиологические факторы, ограничивающие результаты в марафонском забеге. В их числе – истощение запасов гликогена в работающих мышцах. Если теория Пинковски верна, то биопсия, взятая из мышц Сэмми и Кебеде, показала бы более низкий уровень гликогена у победителя.
Но разве такое вообще возможно? Разве более слабый, более утомленный атлет способен победить в таком тяжелом и изнурительном соперничестве? Вплоть до последнего времени ученые, занимающиеся спортом, в один голос утверждали, что физически более слабый атлет не в состоянии выиграть у более сильного соперника благодаря неосязаемому лучшему ментальному соответствию. Начиная с 1920-х годов и кончая 1990-ми главным предметом науки о спорте оставались биологические модели степени выносливости, полностью исключавшие из участия в процессе мозг и сознание. В соответствии с этой моделью выносливость определялась исключительно физиологией и была ограничена жесткими константами, такими как максимальная скорость, которую спортсмен способен поддерживать на определенной дистанции до того момента, как у него проявится нехватка гликогена.
Более современная модель степени выносливости подразумевает взаимодействие сознания и тела через мозг. Эта альтернативная теория делает понятной «психобиологическую модель» благодаря работам ее создателя Сэмюэля Маркоры. Согласно его модели, истощение в ходе реального состязания на выносливость проявляется не в тот момент, когда тело исчерпало жесткий физиологический лимит, такой как уровень гликогена, а скорее тогда, когда атлет подходит к границе усилий, которые он готов или способен приложить. Конечно, никто не отрицает существования жестких физических лимитов, но ни один атлет не достигает их только потому, что прежде всего исчерпал свои чисто физиологические лимиты. Внешне неумолимое замедление как сигнал о близком истощении нельзя считать чисто механическим явлением, словно это замедление машины, израсходовавшей топливо; это еще и проявление сознания.
Многочисленные исследования, включая те, где участникам предлагают выполнять упражнение до полного изнеможения, – доказательства того, что атлеты всегда сохраняют некие резервы физической стойкости на грани полного истощения. После этого их мышцы получают электрический импульс, чтобы выяснить, могут ли они продолжать работу, если на то будет воля самого спортсмена, – и всякий раз оказывается, что это возможно.
Говоря проще, восприятие усилия для спортсмена – его оценка того, насколько тяжело ему приходится работать. Эта оценка складывается из уровня боли, усталости, проприоцепции и других видов восприятия, испытываемых спортсменом во время соревнований, и это первичный источник дискомфорта, заставляющего его замедляться или вообще сходить с дистанции, когда он чувствует, что достиг своего предела. Атлеты по-простому называют это ощущение усталостью, но усталость – это отдельное самостоятельное ощущение, и оно гораздо слабее, чем усилие. Когда вы пересекаете финишную черту в конце тяжелейшего забега и останавливаетесь, то моментально чувствуете себя намного лучше, хотя эта остановка не способна так быстро снизить уровень вашей усталости. Так почему вы чувствуете себя лучше? Потому что перестали прилагать усилия.
Если вы хотите получить представление о том, как ощущается очень высокий уровень затраченных усилий, не смешанный с усталостью, найдите крутую гору и взбегите на нее как можно быстрее. (Пожалуй, перед этим вам стоит разогреться.) Это ощущение моментального напряжения, появившееся до того, как в дело вступает утомление, и будет чувством высокого уровня затраченных усилий.
А теперь сравните свои ощущения от этих нескольких отчаянных шагов в спринте на вершину холма и то, что вы могли бы почувствовать за одну милю до окончания марафона. Многое здесь будет различным. В спринте в горку ваши мышцы напрягаются, но это не причиняет боли, тогда как в марафоне они не столько напрягаются, сколько болят. Однако есть здесь и общая черта: мощнейшее сопротивление вашему решению двигаться, выкладываться до предела, который скрыт нигде конкретно и в то же время везде в вашем теле (на самом деле это очень похоже на усталость, ощущаемую в состоянии покоя или когда вы больны гриппом). Если вас спросить, как напряженно вы работаете в каждом из двух вариантов, вы, скорее всего, ответите: «Так напряженно, как только могу!» И в обоих случаях будете искренни.
Что же заставляет нас ощущать последнюю милю марафона такой же тяжелой, как и три-четыре шага в коротком спринте в гору? Эффект усталости, наложившийся на восприятие усилий. Нейрофизиологические аспекты восприятия усилий крайне сложны и исследованы далеко не полностью, но, судя по всему, они тесно связаны с активностью тех частей мозга, которые дают команду на сокращение мускулов. Эти участки коры проявляют интенсивную активность с самого старта короткого спринта в гору, так что затраченные усилия кажутся очень тяжелыми. Эти же участки гораздо менее активны на первых милях марафона, но постоянно наращивают активность, пока забег продолжается и мышцы утомляются, менее охотно откликаясь на щелканье ментального хлыста, в свою очередь требуя более интенсивной работы мозга для поддержания прежнего уровня физической работы.
Конец ознакомительного фрагмента.