Как спасать принцесс # 1. Волшебник Лагрикома. Том 2
Шрифт:
Я уже бегу по мосту, задрав юбки повыше, чтобы ничто не замедляло моих движений. Спаситель что-то кричит мне вслед, но кто его слушает? В голове стучит сердце: тук-тук, тук-тук, – а из-под ног вылетают влажные, плотные, скользкие, липкие хлип-хлип, хлип-хлип. Ничего не видно, кроме дождя и красности моста в его серебрящихся складках, ничего не слышно, кроме шума ненастья, стука сердца в самых ушах и этих влажных, плотных, скользких, липких шагов.
Я бегу, бегу, бегу, и сначала кажется, что мост никогда не кончится, но потом он вдруг резко обрывается, и я едва успеваю остановиться и не упасть во тьму внизу. Край моста висит над пропастью, и до той земли, где стоят мои маменька и сестра, предстоит преодолеть еще такое же расстояние, какое я уже пробежала. Только дальше пути нет. Обрыв и пустота. Неизбывное горе истекает из меня слезами, которые тут же смывает дождь. Весь мир, само небо против меня и моей семьи, оно не позволяет даже плакать.
Я оборачиваюсь: я знаю, он там. Он там.
– Вы же сказали, что я встречусь с ними! Вы же сказали, что все это возможно!
– Но я не говорил, что мост готов.
– Почему? Вы же явно можете мне помочь! Что вам стоит?
– Мне – ничего. Но вам, принцесса, это будет стоить сердца.
Тук-тук, тук-тук – стук в ушах усиливается.
– Что? О чем вы говорите?
– Я говорю о том, из чего строят мосты через такие пропасти. Взгляните сами.
Он указывает рукой вниз.
Я опускаю глаза – и вижу, что стою на поверхности из сердец, сотен, тысяч сердец, влажных, плотных, скользких, липких красных сердец, бьющихся в пене дождя: ТУК-ТУК, ТУК-ТУК. Это не мое сердце стучало у меня в голове – это чужие сердца стучали и хлюпали у меня под ногами.
У меня вырывается сдавленный крик, я отпрыгиваю назад, силясь оттолкнуть от себя эту мерзость ногами – и вдруг осознаю, что под ними больше ничего нет. Красный мост улетает вверх – я падаю в черную пропасть.
Я кричу, хлещу воздух руками, словно пытаюсь плыть, а может, лететь, ветер крутит меня, вертит, перебрасывает лицом вниз, я заглядываю во тьму, у меня нет выбора, я кричу, я воплю, я ору так, что горло чуть не рвется, я не замечаю струй дождя, затекающих мне в рот, глаза, нос, уши, я не замечаю ничего, кроме этой черной, абсолютно черной тьмы, я падаю в нее и погружаюсь с головой, я пугаюсь, что она утонет, и пытаюсь выловить ее ложкой, но, как я ни стараюсь, мне не удается подхватить малышку, а она все тает и тает, как кусочек сахара, и я болтаю ложкой, поднимая золотисто-коричневые волны…
Маменька… сестрица… ведь было так близко…
Там, где не осталось ничего: ни запаха, ни шелеста, ни цвета, – осталась только я. Хотя кто знает, я ли?
Я в объятьях темноты и безмолвия, окружена какими-то мягкими формами, они со всех сторон давят на меня своей шелковой поверхностью, проминаются под моими движениями, но не выпускают из объятий безмолвия и темноты. Но все равно я истово барахтаюсь, отталкиваюсь от облепивших меня – подушек? – и пытаюсь пробираться наверх – естественный инстинкт человека, упавшего куда-то. Чихаю и ударяюсь головой об углы и корешки, будто об камни. Стоит мне пошевелиться, как все вокруг рассыпается, словно гигантские воздушные песчинки, и собирается снова. Тщетны ли мои попытки? Поднимаюсь ли я или тону? А если и поднимаюсь – куда? Есть ли у этой темноты верх или низ? Смогу ли я выбраться или мне суждено остаться здесь навеки?
Проходит время. А потом еще и еще. Когда время, похоже, ушло уже совсем, оставив меня совершенно одну, забыв в этой кромешной темноте, мне удается высунуть наружу мизинец. Как я это понимаю? Очень просто: после нескончаемого шелка подушек даже мимолетная пауза в ощущениях действует как ведро холодной воды. Наружу! Выбраться можно! У меня ломит руки, сводит лопатки, крутит ноги, тело не хочет шевелить и волоском – но я прыгаю, гребу, извиваюсь и выныриваю наружу. Наружу!
Под руками белый песок, я впиваюсь в него пальцами и выползаю, вытягиваю себя на берег. Пустынный, тихий, как выброшенная кость. Здесь тоже нет ничего: песок уходит вдаль, насколько хватает глаз, пока не обрезается полотном черного неба. Нет ни звездочки, ни луны, но я все равно все вижу. Ветра тоже нет. И звуков нет. Ничем не пахнет. Я встаю – совершенно беззвучно – и оборачиваюсь. Что же это было, откуда мне удалось выбраться? Я ожидаю увидеть море подушек – но вижу настоящее море, черное, спокойное, мерно набегающее на песок и отступающее восвояси.
Я отчего-то знаю, что мне нельзя здесь оставаться и нужно уходить. Путь один – от берега. Я поворачиваюсь, чтобы начать свое путешествие, – и замираю.
Передо мной в воздухе висят прямоугольники зеркал, словно вырезанные в самом пространстве окна в другой мир. Целый лес зеркал. Они медленно поворачиваются и поблескивают, сами по себе. Я делаю шаг к ближайшему зеркалу – и колени у меня подкашиваются, я падаю на песок: в зеркале не просто мое отражение, а я с маменькой и сестрицей, они стоят у меня за спиной, их руки у меня на плечах, поправляют мне волосы, они улыбаются и что-то говорят, но я не слышу. Оглядываюсь: ничего и никого, все тот же обглоданный морем берег, все та же черная вода за ним.
Я снова поднимаюсь, но в этом зеркале уже не вижу ничего: оно погасло, как будто по ту сторону кто-то бессердечный задул свечу. Я иду к другому зеркалу и нахожу в нем милые образы, они по-прежнему со мной, хоть я и не вижу их за спиной и не ощущаю их прикосновений. Но стоит мне коснуться холодной поверхности, как и это зеркало гаснет и оставляет меня одну.
Зеркало за зеркалом, я бреду по лабиринту утраченных надежд, от стекляшки к стекляшке, и вечно теряю то, что ищу.
Вдруг все зеркала разом вспыхивают, ослепляют меня, а когда я открываю глаза, они висят черные, как то безмолвное море, и больше не двигаются. Из-за одного из них выступает мой спаситель.
– Может, пора покончить с этим? Это в ваших силах, принцесса.
– О чем вы?
– Сделать отражение явью. Помните, о чем мы говорили на мосту?
– На мосту? На каком мосту?
Зеркало передо мной вспыхивает, но показывает мне не отражение, а скамейку в парке и на ней…
– Я могу вернуть их вам. – Вкрадчивый голос из-за моего плеча напоминает, что мир не остановился, как мне показалось. – У вас снова будет семья. Неразрушенная, неразлученная. То, о чем вы так тосковали, мечтали, молились. Но боги мертвы, ваше высочество. А те, что еще дышат, оглохли от старости. Я же могу вернуть вам сестру и маму.
Я боюсь оторвать взгляд от до боли любимых лиц, боюсь, что, стоит мне лишь моргнуть, как они тотчас же растворятся в полуденном мареве, и останется лишь пустая скамейка и пустой парк, а потом зеркало снова погаснет, и останется этот пустой мир, лишенный всякого смысла.
– Вы можете вернуть их… но как? – Я боюсь поверить его словам, боюсь впустить в сердце надежду.
– Заботы о том, как это сделать, оставьте мне. Вас должен интересовать результат. Он вас не разочарует, уверяю. Это моя специализация, обманывать смерть и возвращать жизнь.
Его слова пугают меня, в животе возникает неприятное леденящее чувство, по всей коже с ног до головы бегут мурашки, будто меня вытолкнули на мороз. Я нахожу в себе смелость отвести взгляд от любимых, близких, родных и посмотреть на моего спасителя, который предлагает мне еще одну услугу. Посмотреть – и, как обычно, не увидеть. Ведь он по-прежнему лишь силуэт на самом краю видимого мира. И впервые я задаюсь вопросом: кто же он? Но озвучиваю другой:
– Зачем вам это? Почему вы хотите помочь мне?