Как стать полиглотом
Шрифт:
Да, чтобы стать в тех условиях полиглотом, нужно было иметь большое мужество. А мужественных людей на Руси всегда было достаточно. Они не только учились сами, но и составляли словари с грамматиками, стремились сделать языки общедоступными. Они, воспитанные на идеях Симеона Полоцкого, собственно и добились открытия Славяно-греко-латинской академии. Но наш особый интерес привлечет один любознательный отрок, к воспитанию которого приложил руку в конце 70-х годов XVII века Симеон Полоцкий. Их отношения начались в самой патриархальной обстановке, и поистине все должно было встать вверх дном, чтобы всего через 30 лет этот воспитанник написал сыну: «Зоон, объявляем вам, что по прибытии к вам господина Меншикова ехать в Дрезден, который вас туда отправит. Между
Да, хорошо усвоил свои уроки Петр Великий. Под гром пушек страна вступила в новую эпоху, а с ней – много способствовавшие этому российские полиглоты. Вчитываясь в документы той поры, почти физически чувствуешь раскачивание колеса, набирающего ход. Вот одна из книг, печатавшихся по заказу Петра I в Голландии: левая страница каждого разворота – по-голландски, правая – по-русски. И дело тут не только в наглядном обучении иностранному языку. Здесь утверждение того, что русский язык способен точно передать любой смысл.
А в те годы это приходилось доказывать очень многим. Истории известен даже случай, когда переводчик Волков, не сумев подыскать по-русски точных соответствий терминам французского пособия по садоводству, покончил с собой. Ведь в петровские времена садово-парковое искусство было практически отраслью идеологии, и, скажем, Летний сад «читался» посетителями так же, как мы сегодня воспринимаем красочные плакаты, вывешиваемые на фасадах домов в праздничные дни. Поэтому не найти подходящего перевода – значило не попасть в ногу с веком. Именно в этом плане должен расцениваться знаменитый указ Петра I от 1724 года о том, чтобы люди, освоившие какую-либо науку или ремесло, в обязательном порядке учились языкам. Но и чтобы не было переводчика, знающего только язык! Такая позиция не устарела и до нашего времени, особенно во второй ее части…
А колесо раскачивается дальше. Тем же пафосом помолодевшей культуры, сознающей свое достоинство, пронизаны важнейшие руководства по воспитанию той эпохи: для молодежи – знаменитое «Юности честное зерцало», для взрослых – прославленный «Письмовник» Н. Курганова. Оба пособия написаны на живом русском языке. Охват вопросов самый широкий: от правил поведения и написания любовных писем вплоть до основ науки о государстве, – или, как выражались тогда, «учебное и полезнозабавное вещесловие». Обе книги уделяют внимание и языкам: для юношества указываются основы того, как не забыть выученный язык («а именно: чтением полезных книг и через обходительство с другими, а иногда что-либо в них писать и компоновать, дабы не позабыть языков»). Ну а представителям старшего поколения уже подробно рассказывается о том, какие языки самые полезные, а какие самые трудные. Дается совсем неплохая по тому времени сводка истории полиглотов – от знакомого нам Митридата до «английской королевы Елисаветы» говорившей «на 7 знатных диалектах».
Могучий импульс, данный Петровскими реформами русскому языку, реализуется силами последующих поколений, Собственно, время Петра – это, по выражению Д.С. Лихачева, «самая „нелитературная“ эпоха за все время существования русской литературы», но это не остановка, а пауза, для того чтобы набрать силы перед быстрым движением. И первый шаг, конечно, теория трех стилей М.В. Ломоносова. Мы привыкли понимать ее упрощенно: ода или праздничная речь писалась высоким стилем, насыщенным старославянскими формами, для журнала и технического учебника пригоден общенародный русский язык, и, наконец, комедию или письмо другу можно написать просторечным языком, даже на диалекте.
В последующие два века русская культура последовательно провела в жизнь лишь часть замысла М.В. Ломоносова. Второй шаг был сделан Г.Р. Державиным, уверенно расширившим «средний стиль» за счет двух других, а третий шаг – А.С. Пушкиным, сплавившим воедино все три стиля в прекрасный литературный язык. И все же сегодня мы, пожалуй, слишком мало читаем древнерусскую литературу, и это обедняет наш язык. Да и неповторимые диалекты уходят из речи очень быстро. Поэтому все больше читателей отдают симпатии поэту В. Хлебникову, всколыхнувшему в своих стихах древнейшие пласты языка, и писателям-«деревенщикам», целые страницы пишущим на местных говорах. Та грамматика, которую мы учили в школе, здесь осекается, зато подход Ломоносова легко объясняет хлебниковский стиль как высокий, а стиль сельских писателей – как более низкий. Насколько это было бы плодотворно, покажет время, но хорошо, что в русской культуре есть и такая точка зрения…
Впрочем, вернемся к истории. А время было как раз очень интересное. Где же тогда бился пульс многоязычной России? Народ был талантлив, но в культуре играл пока пассивную роль. Аристократия получала блестящее образование, но ни его широту, ни его приложение нельзя считать удовлетворительными, если учесть ее неограниченные возможности. Для краткости скажем только о царях, к примеру обоих Николаях.
Конечно, и тот и другой бегло говорили на 2–3 языках. Но, надо отметить, ими было трудно не овладеть – высший свет их только и употреблял. Так, помимо французского первый уверенно владел немецким, второй – английским, а также и датским. Что же касается хотя бы классических языков, бывших в почете в то время, царское отношение к ним было уже весьма прохладным («…его учили древним языкам, но Николай Павлович получил навсегда предубеждение против греческого языка», – деликатно пишет биограф).
Русский язык оба знали, хотя зачастую его употребление оставляло желать лучшего. Так, у Николая II чувствовался акцент («…его русские речи, если не были приготовлены, были подстрочными переводами английских фраз», – помечает современник), орфография также была небезупречна (написания вроде «диакон поменул нас в церкве», к сожалению, не были случайными описками).
Что же касается других языков управляемой ими державы, то их как будто бы и не существовало. Впрочем, оговоримся: Николай I выписал для старшего сына дядьку-поляка. Но неизвестно, надежда на что сыграла здесь решающую роль – то ли на то, что наследник переймет польскую речь, то ли просто щегольскую выправку, которой так славилось польское офицерство.
Все это было весьма типично для их круга.
Справедливости ради отметим, что Екатерина II перед поездкой на восток и юг России заучила десяток татарских фраз. Но здесь скорее отразились осторожность, гибкость, вообще характерные для ее отношений с языками. К примеру, царица демонстративно писала и личные письма, и пьесы, и законы на русском языке, хотя, с точки зрения любого европейского монарха, это было совершенно не нужно, а ей, как немке, просто трудно. Или она сделала первого поэта своего времени – Державина – личным кабинет-секретарем. Такого предложения не получали ни Пушкин от Николая I, ни Блок от Николая II.
Кстати, заговорив о Екатерине II, грех не вспомнить и о своего рода «полиглоте» поневоле – ее супруге Петре III. Неудача постигла его в отношениях не только с молодой женой, но и с языками. Родным для него был немецкий. Но кроме наследственных прав на Голштинское герцогство, он также имел право претендовать на российский либо шведский престол. Соответственно поначалу Петра Федоровича обучали русскому языку и православному катехизису. Когда же политическая ситуация неожиданно изменилась, его стали переучивать на шведский язык и протестантский катехизис. «В результате, – гласит не склонное к юмору юбилейное издание к 300-летию дома Романовых, – он не знал ни по-шведски, ни по-русски и ко всякой религии, выросши, был совершенно равнодушен».