Как тесен мир
Шрифт:
Лето началось с его посещения. Жучко сдвинул соломенную шляпу с незагорелого лба, глянул на стол без клеенки возле кухни и сказал:
— Неудобно, товарищи, получается.
Папа Ира оторвался от своих научных трудов и стал глядеть на белую половину жучковского лба.
— Здравствуйте, — сказал он растерянно.
Жучко смутился.
— Здравствуйте, Ираклий Петрович. Не пользуетесь вы полной радостью дачной жизни.
— Да нам, собственно, хорошо… — заволновался папа Ира.
— Нет, не пользуетесь…
— Зато мы бережем зеленого друга, — отозвался Саша. Он нарочно вынес гитару и тихонько позванивал на ней, чтоб Жучко не думал, что его здесь боятся.
— В кухне жить нельзя, — посуровел Жучко.
— Мы не живем, — вяло солгал папа Ира.
Жучко глянул в открытую дверь, нащупал глазами три раскладушки.
— Но почему, почему нельзя? — перехватил его взгляд папа Ира и заволновался. Он легко мирился с неудобствами, но не любил почему-то вмешательств.
— Есть постановление… — официально начал Жучко.
— Но оставьте его в покое! Дайте людям жить! — срываясь на шепот, заговорил папа Ира. — Оно к вам руки не тянет!..
— Кто?
— Постановление!
— Что вы говорите такое! Какие руки? Да вы успокойтесь, товарищ Никитин!
— Я Чибисов, Чибисов, а не Никитин! Это моя теща Никитина! Вы мне работу сорвали! — Папа Ира вскочил из-за стола, и тут Жучко счел разумным отступить.
— Я поговорю с пайщицей, — сказал он, отходя.
— Не загоняйте нас палками в рай! — пошел за ним папа Ира. — Не загоняйте нас в рай!
Но Жучко уже был возле дачи, и оттуда летел его справедливый бас:
— Лександра, кто тебе дороже, Лександра?!
Бабушку, представьте, тоже зовут Саша, если только в это можно поверить.
— Нет, ты зайди, зайди! — звенел бабушкин поставленный голос. Она в молодости не только массировала, но и пела, и притом хорошо. — Ты погляди, какая у меня тут красота… — И, видимо обращаясь к старушкам, радостно говорила о Жучко: — Мы ведь старые друзья. А старые друзья не ржавеют!
Когда Саша проходил мимо бабушкиной террасы, растерянный Жучко, подавленный в своей энергии, пил чай между двумя старушками, а бабушка Саша, раскрасневшаяся, со сбившимися волосами, пела, размахивая руками:
Гей да тройка,Снег пушистый!..И Саша чувствовал себя сильнее растерявшегося папы Иры и степеннее бабушки Саши.
Интересно, слышал папа Ира про старых друзей, что они «не ржавеют», а? Нет поговорки, которую бабушка Саша не перепутала бы!
Глава III
СВЕТА
Светлана проснулась, когда и солнца-то еще не было. Почитала свои любимые стихи — была у нее такая тетрадка, куда она переписывала стихи и разные песенки.
Одно стихотворение даже наизусть поучила:
Девушка, вспыхнув, читает письмо,Девушка смотрит пытливо в трюмо,Хочет найти и увидеть самаТо, что увидел автор письма.Особенно там хорошо под конец, когда девушка думает, что парень подшутил, назвав ее красивой, а дело обстоит вот как:
Просто где вспыхнул сердечный накал,Разом кончается правда зеркал…И дальше… Только дальше Света чуть-чуть еще не доучила. Не доучила и опять задремала чутким к радости сном, ожидая ежедневного зова: «Светик!»
Это мама так зовет ее. И, дождавшись, спрыгнула в рубашке до полу, протопала босая (ступни красивые, узкие) к столику, на котором стояло зеркало. Ничего себе. Тот прыщик, что был вчера возле носа, исчез. Худое смуглое лицо, быстрые резкие глаза того желто-коричневого цвета, который не бывает мягким. (А зачем им быть мягкими? У красивой девушки должны быть холодноватые глаза.)
— Светик, — позвала сама себя в зеркало. И высунула язык. Потом засмеялась — длинная такая, узкая, затаенная улыбка. — Ты мне нравишься, Светик. — И приспустила ресницы и прикусила нижнюю губу. (Передние зубы хороши — две ровные белые лопаточки с прорежинкой посредине. Говорящие зубы.) Потом нахмурилась. — Глупая ты, Светка! — И побежала на террасу к маме, к милому Сергей Сергеичу — брату деда, такому непохожему. Дед занозистый и сердитый, как репей, а этот — высоченный, толстый, а глаза как у маленького: все по ним видно — доволен он или нет, интересно ему или скучно; когда неспокоен, удивлен, рад — все это видно, даже если молчит. И как такому человеку жить? Любой обидит. Свете жалко Сергей Сергеича, и она все хочет сказать ему: «Надо быть хитрее!» Да неудобно как-то.
А вот дочка его Ада совсем не такая. Света так ждала ее, думала, всё друг другу рассказывать будут, на танцы вместе ходить в клуб — с сестрой дедушка пустит — и вообще подружатся, а вот нет. Наверно, не так-то легко полюбить чужого человека. Ведь она ей почти чужая, эта Ада, — только так говорится «сестра», а прежде никогда не видались.
Сначала она Свете понравилась. Света считала, что женское лицо должно быть умным и злым. Вот и у Ады было такое — злое и умное. Потом только заметила — Ада прихрамывает. Значит, танцев не будет. И общих секретов. А как прочитала эта Ада стихи в заветной Светкиной тетради — все ясно стало: строит из себя умную. Света таких не любит. И никогда не полюбит. Но сестра — что ж будешь делать! — гостья.
На террасе была одна Ада.
— Здравствуй, Адочка. Ну, как на новом месте? Приснился жених невесте?
И покраснела. Какой уж тут жених? Глупо как сказала.
— Мне твой Сашка приснился, — ответила Ада. — И знаешь, будто он тебя поцеловал, а я плачу, плачу… — и засмеялась, как взрослая.
А чего смеяться? Он всего года на четыре младше ее и такой красавец — понятно, заплачешь.
— Знаешь, Ад… Он вот когда с гитарой вчера вечером приходил к сосне, ну, на скамеечку, — так посмотрел на меня! А потом говорит тихонько: «Спеть тебе песенку?» А я прямо покраснела вся, хорошо, что темно было. «Спой, говорю, я песни вообще люблю». А он: «Ну, если вообще, я не буду». Дура я, дура, потом прямо заснуть не могла, все думала: какую бы он спел?