Шрифт:
Михаил Успенский
Как у нас в номенклатуре
Былинки конца XX века
А вы на земле проживете,
Как черви слепые живут.
Ни сказок про вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют!
М. Горький
Какие посетители бывают
Это еще давно было.
Был Дрянных Наум Евстигнеич такой большой начальник, что и не выговорить. Главнее его разве что в Москве найдутся, да и то не все, а через одного. И вот приходит к нему старичок. То ли ради жилплощади, то ли насчет пенсии, то ли песочницу
– Наум Евстигнеича нету и не скоро будет. На барабанном заводе новый почин открыли - он ленточку режет.
Старичок другим днем приходит, секретарша свое:
– Наум Евстигнеич нынче в полях, разрыв между косовицей и обмолотом ликвидирует, не велел ждать.
А на дворе февраль месяц. И вот неделя, другая, старичок все ходит, а секретарша ему:
– Наум Евстигнеич на своем самолетике в Африку удалился. Там главному африканскому принцу переходящую медаль вручают, Наум Евстигнеич свидетелем.
А в это время Наум Евстигнеич у себя в кабинете крепко закашлялся. Наверное, коньяк не в то горло полез. Дохает, кряхтит. Старичок и побеги прямо в кабинет. А Дрянных Наум Евстигнеич прокашлялся и заревел:
– Для чего в неудобное трудящимся время старичков пускаете? Я не велел, чтобы в джинсах ходили!
(А был старичок в джинсах.)
Секретарша заругалась, старичка выпроваживает. Наум Евстигнеич не побрезговал, самолично взашей пихает. Вдруг старичок огорчился, насупился и стал четыре метра ростом! Под потолок. В этих-то домах потолки высокие. И старичок высокий. И говорит страшным голосом:
– НУ, ЛАДНО! ПОПОМНИТЕ МЕНЯ ТУТ!
Плюнул на пол - образовалась дыра. Старичок туда прыг, а секретарша кричит:
– Охранники, а охранники! Тут зловредный старичок проник и против Наума Евстигнеича акты планирует!
Охранники прибежали - куда там! Старичок-то знаткой был, глаза им отвел, они только друг дружку зря перестреляли.
День прошел, другой, на третий у Наума Евстигнеича на голове лысина растет. Пригнали врачей, мажут лысину иностранными средствами, крокодильими яйцами, толченым тигриным усом. Травили кислотой, поливали жидким азотом не возвращается волос, все равно как невозвращенец какой.
– Ладно, - говорит Наум Евстигнеич.- Вижу, что не врачи вы, а вредители одни. Переть далее некуда - стригите и брейте мне голову, как будто бы я маршал Конев.
Как Наум Евстигнеич икорки попросил
С голой головой прямо из кабинета на банкет отправился. Тогда такой порядок был: чуть что - банкет на шестьдесят четыре персоны. От процедур и бритья оголодал Наум Евстигнеич и позывает:
– Икорку передайте! Передайте мне икорку!
От него, видишь ли, икорку далеко поставили: среди официантов-то тоже дураков хватает. Он и шумит: передайте да передайте икорку!
А не в хороший час сказал, про старичка-то четыре метра ростом забыл. И вместе с икоркой, черной ли, красной, передали Наум Евстигнеичу икотку. Она обыкновенно у женщин встречается и по деревням, а тут у мужика и на ответственной должности. Икает Наум Евстигнеич, старается, а это старичок знаткой всего одну-то буковку поменял. Нашли в зале кто поближе по званию, поручили колотить по спине. Думают, подавился. Кое-как потыкался, ему фужерчик пихают:
– Наум Евстигнеич, вот минеральная-то - поле-езно!
А у Наум Евстигнеича внутри живота кто-то тоненьким голосом свиристит:
– Хозяина моего водой поить, такую-то мать? Наливай беленькой полный стакан!
Ох, ах, нашли беленькой, а свиристелка-то эта внутренняя все недовольна:
– Я сказала, стакан граненый, так вашу и перетак! Сопровождающие лица смеются, на матерки-то думают - народный юмор. А это икотка бушует:
– Пусть Федор Кузьмич по залу на карачках ползет, старый хрен, а Матильда Семеновна на нем верхом кавалерийский рейд по тылам противника изображает.
Видят люди, что у начальника требования сильно повысились. Изобразили в лучшем виде, на то и банкет, чтобы вспоминать до следующего.
Как врачи икотку бороли
Проспался Наум Евстигнеич, хотел перед супругой за вчерашнее повиниться, да вместо того снова выкликать начал:
– Разлеглась тут! Хозяину худо, а она ничем-ничего! Жена-то умная была.
– Наум!
– говорит.- Ты вспомни своей головой: у тебя же скоро заседание пленума президиума форума симпозиума! Ты же с высокой трибуны эту неправильную линию поведешь!
– И правда, - говорит Наум Евстигнеич своим голосом.- Ну-ка собирай всех врачей, какие есть, как бы на медицинскую конференцию...
– Не боюся врачей!
– верещит икотка.- Перевидала их там-то и там-то!
Где бы ни видала, а съехались все, сколько было. Техники с собой притащили. Опутали Наума Евстигнеича проводами, подключили ему искусственное сердце, легкое, почку, печень, мало до мозгов не добрались. А икотка дразнится:
– Я-то уж с печени сбегла! Я вото где!
Врачи ее совсем в другое место загонят, а она:
– А сейчас-то я куда намылилась, срам сказать кому!
Врачи всем кагалом туда, а ее уж и след простыл. Наконец главный профессор (он ни одного начальника не боится с тех пор, как самого Терентьева от стригущего лишая вылечил) говорит:
– Шабаш! Наука бессильна!
– Точно,- подтверждает икотка паскудным таким тоненьким голосом.
А Наум Евстигнеич пригрозил врачам постановлением, да что толку-то.
Как Наум Евстигнеич с боженькой кокетничал
Были-обитали при Наум Евстигнеиче двое, Сенофондов да Гаманок. Они ему заместителями приходились, один по общим вопросам, другой по все остальным. Поняли: кто икоту выведет, тому в большой чести пребывать. Гаманок говорит: