Как убить рок-звезду
Шрифт:
– Я мечтаю выйти из игры. Если хочешь знать.
Он прикурил и затянулся с таким звуком, как будто из камеры шины выпустили воздух. Потом подошел к окну и выдохнул дым прямо в небо. Он стоял в пол-оборота ко мне, и его глаза казались белыми и прозрачными.
– Это не значит, что я не хочу успеха. Я хочу. Но музыка для меня – это не гонка за популярностью. Она либо есть в тебе, либо ее нет. Мне плевать на тех, в ком ее нет. Я лучше напишу несколько действительно хороших песен, и запишу их на свой магнитофон, и скорее смирюсь
Он сделал еще одну глубокую затяжку, потушил сигарету, положил ее на подоконник, собрал в ладонь остатки пепла и выбросил их в ночной воздух за окном.
– А когда я все это сказал, могу добавить, что иногда жалею, что мне не хватает сообразительности, чтобы откусить большой кусок.
– Большой кусок?
– Успех, – пояснил он. – Знаешь, что мне остается на жизнь после того, как я заплачу за квартиру и прочее? Да если я выпиваю чашку приличного кофе, я потом неделю в долгах. И я понимаю, что должна быть какая-то середина между продажей себя в розницу и бессмысленным кайфом от собственной добродетели.
Я почувствовала прилив восхищения перед образом одинокого путника, бредущего своей трудной и долгой дорогой.
– Конечно, мне в любом случае легче, чем твоему брату, – продолжал он. – Но все равно я не позволю ему уйти из группы. Он слишком хорош. И очень организован. Мы без него развалимся.
Это немедленно вывело меня из состояния романтического восторга.
– Что?
– Если я слишком много болтаю, скажи мне, чтобы заткнулся. – Пол неправильно истолковал выражение моего лица. – Я все утро проиграл на гитаре и с самого завтрака ни с кем ни словом не перекинулся.
– Не в этом дело. Что ты там сказал о том, что Майкл уходит?
– Разве ты не знала? Вы же с Верой вроде как лучшие подруги.
– Вера не любит грузить друзей.
– Ты ничего не знаешь о трехлетнем плане?
О трехлетнем плане я знала. Вера и Майкл договорились, еще когда уезжали из Огайо, что Майклу дается три года, чтобы запустить свою музыкальную карьеру, а потом наступает очередь Веры. Сколько я ее помнила, она всегда хотела стать юристом, но чтобы жить в Нью-Йорке, один из них должен был работать по-настоящему. Они просто не могли осуществлять свои мечты одновременно.
– Я не думала, что прошло уже три года.
– Пройдут в ноябре.
– И Майкл согласен?
– Нет. В этом и проблема. – Пол поднял руку жестом уличного регулировщика. – Давай не будет обсуждать это сейчас. Меня это сбивает с ритма.
Он нагнулся, чтобы проверить пиццу. Стоя перед духовкой, он вдруг навалился на ее крышку и принялся стонать, как будто в него всадили нож.
– Видишь? – Он показал на свой правый бок чуть выше бедра. – Мало мне других несчастий, так еще проблемы с поджелудочной железой. Я уверен, что это опухоль. Я, может, умру от рака, так и не записав ни одной пластинки.
–
Он переместил руку на нижнюю часть живота.
– Выше, – подсказала я. Рука передвинулась чуть выше.
– Еще выше.
Он помахал рукой в воздухе.
– Да где угодно. Это мигрирующая боль.
– Может, у тебя язва.
– Не думаю. Мои родители умерли от рака.
– Рака поджелудочной?
– Нет, мозга и груди. Но все равно у меня это в генах. Вот, кстати, еще общее между нами – мы оба сироты.
Он направился ко мне, очевидно позабыв о своей боли, и в этот момент зазвонил телефон. Пол испуганно замер на месте.
– Если это меня, – сказал он быстро, – то меня нет.
Надеясь, что это Майкл, я схватила трубку. Но на другом конце провода оказалась девушка, которая, не поздоровавшись, объявила, что она Авриль. Имя она произнесла с французским акцентом. Затем, не останавливаясь, но уже с чисто бруклинской гнусавостью, она поинтересовалась, кто я и почему подхожу к телефону в квартире Пола.
Меня нисколько не удивило присутствие в жизни Пола бесцеремонных девушек по имени Авриль. Меня это скорее обеспокоило. Я подумала, что она должна быть похожа на Келли: ширококостная, толстогубая, с постоянно озадаченным выражением лица, которое мужчины находят таким привлекательным.
– Я сестра Майкла, – объяснила я.
– Которого Майкла? Бёрка, Силума или Анджело?
– Что?
– Бас-гитариста, гитариста или ударника? – теряя терпение, уточнила Авриль.
– Гитариста. – Я прикрыла трубку рукой и спросила у Пола: – У вас что, всех в группе зовут Майклами?
Он кивнул:
– Странно, да?
– Позови Пола, – потребовала Авриль.
Не думая, я протянула трубку Полу, и, выражая жестами протест и возмущение, он был вынужден взять ее.
Пока Пол беседовал с Авриль, я приняла душ. Я думала о Майкле и очень хотела ему помочь, но у меня было еще меньше денег, чем у него. Я хорошо знала, как много значит для него эта группа, и мне не хотелось спокойно смотреть, как он уйдет из нее. Он заботился обо мне много лет. Теперь моя очередь позаботиться о нем.
Когда я вышла из ванной, пицца уже стояла на столе и пахла собачей едой. Пол пытался разрезать ее металлической лопаткой. Он попросил трубку подождать.
– Ты ведь еще не идешь спать? – спросил он у меня шепотом.
– Завтра я первый раз выхожу на работу. Мне надо будет рано вставать.
Я закрыла за собой дверь спальни, но продолжала слышать, как он говорит по телефону.
Он отвечал на вопросы, будто защищаясь, как человек, обвиняемый в преступлении, которое он действительно совершил. Потом он повесил трубку, пошел в свою комнату и там опять начал разговаривать. Если никто не проник к нему через окно, что было практически невозможно, значит, он разговаривал сам с собой.