Как убивали Сталина
Шрифт:
Завершая свое сенсационное письмо, открывшее нам тайну последней сталинской весны, Егоров-Бостриков пишет: «Если говорить о личной обиде, то обиднее всего быть приписанным «правоохранителями» в сыновья бесполому существу — они и это сделать оказались в состоянии… Вот такие пироги!»
Публикуя признания Егорова-Бострикова, рассчитываю на официальное расследование… прежде всего темы «отпечатков пальцев в спецархиве МУРа», которые могут указать направление поисков, чтобы и в отношении плана «Гамлет» не было ничего тайного, что не сделалось бы явным.
Глава 18
Как убивали Сталина
Сын Берии Серго: «Я видел Сталина в декабре 1952 года, в тот момент он выглядел бодро… Однако в январе 1953 года на вечере, посвященном памяти Владимира Ильича Ленина и проходившем в Большом театре, Сталин отсутствовал — это был исключительный случай… Мой отец сказал, что Сталин болен… Мать сказала, что у него началось учащенное сердцебиение в тот момент, когда он садился в машину. Я увидел его спустя несколько дней, и эта встреча была последней. Он вызвал меня к себе, чтобы поговорить со мной об орденах, которыми он собирался наградить инженеров, занимавшихся системой противовоздушной обороны, построенной вокруг Москвы. Вопреки обыкновению он встретил меня, лежа на диване. Его привычная подвижность была утрачена…»
Дочь Сталина Светлана: «Мы увиделись и немножко были опять вместе лишь… летом 1951 года, когда он поехал отдыхать в Грузию, в Боржоми, и вызвал меня туда. <…> Ему было уже 72 года, но он очень бодро ходил своей стремительной походкой по парку, а за ним, отдуваясь, ковыляли толстые генералы охраны.
<…> После возвращения из Грузии я видела отца всего два раза… в годовщину Октября осенью 1952 года… И потом я была у него 21 декабря 1952 года, в день, когда ему исполнилось 73 года. Тогда я и видела его в последний раз.
Странно — отец не курит. Странно — у него красный цвет лица, хотя он обычно всегда был бледен (очевидно, было уже сильно повышенное давление). Но он, как всегда, пьет маленькими глотками грузинское вино — слабое, легкое, ароматное.
Он плохо выглядел в тот день. По-видимому, он чувствовал признаки болезни, может быть, гипертонии, — так как неожиданно бросил курить, и очень гордился этим — курил он, наверное, не меньше пятидесяти лет. Очевидно, он ощущал повышенное давление, но врачей не было. Виноградов был арестован, а больше он никому не доверял и никого не подпускал к себе близко. Он принимал сам какие-то пилюли, капал в стакан с водой несколько капель йода, — откуда-то брал он сам эти фельдшерские рецепты; но он сам же делал недопустимое: через два месяца, за сутки до удара, он был в бане… и парился там, по своей старой сибирской привычке. Ни один врач не разрешил бы этого, но врачей не было…
<…> Молотов был фактически не у дел, и его даже в дни болезни отца не позвали».
Рассказ Хрущева: «…я уже видел, что Сталин тяготился Берией, и не только тяготился, а мне казалось, что были периоды, когда Сталин боялся Берию. На эти мысли наталкивал такой инцидент. <…> Как-то мы сидели у Сталина, и вдруг Сталин смотрит на Берию и говорит: «Почему сейчас окружение у меня оказалось все грузинское? Откуда оно взялось?»
Берия говорит Сталину: «Это верные вам, преданные люди».
— Почему грузины мне верны и преданны, а русские что, не преданны и не верны, что ли? Убрать!
Тут, как говорится, как рукой сняло этих людей. Сразу их убрали. Берия ходил как побитый.
Я тогда подумал… что Сталин просто боится Берию, потому что Берия способен через своих людей сделать со Сталиным то, что он делал с другими по поручению Сталина: уничтожал, травил и прочее. И поэтому Сталин, видимо (если за Сталина рассуждать), справедливо считал, что раз Берия способен сделать это, и сделать чисто с другими, то почему это он не может сделать и со мною, то есть со Сталиным? (Выходит, вопреки мнению большинства историков, не зря у Сталина была такая чрезвычайная подозрительность? — НАД.) Поэтому надо убрать окружение, через которое он имел доступ и к кухне, и прочее. Он их и убрал.
…Сталин не понимал, потому что стар был, что тогдашний нарком госбезопасности Абакумов докладывал ему уже после того, как он эти же вопросы докладывал Берии и получал указания, как докладывать Сталину. Сталин думал, что он свежего молодого человека выдвинул и что тот теперь делает то, что Сталин говорит. А этого не было на самом деле. Вот так».
Из разговоров Феликса Чуева с Молотовым:
«Молотов: …Сталина я видел за четыре-пять недель до его смерти. Он был вполне здоров.
Чуев: …Сталин перестал доверять Берии.
Молотов: Я думаю, да. Он знал, что Берия пойдет на любое, чтобы себя спасти. Тот же Берия подбирал охрану фактически, а Сталин выбирал из того, что ему давали, думал, что сам все это делает. А Берия подсовывал.
Чуев: Могло быть, что они (Берия и Маленков, — НАД.) отравили Сталина, когда выпивали с ним в последний день перед болезнью?
Молотов: Могло быть. Могло быть. Берия и Маленков были тесно связаны. Хрущев примыкал к ним и имел свои цели. Он всех перехитрил!
…Когда Сталин заболел, меня вызвали. Я приехал на дачу. Там были члены Бюро… Командовал Берия.
Сталин лежал на диване. Глаза закрыты. Иногда он открывал их и пытался что-то говорить, но сознание к нему так и не вернулось. Когда он пытался говорить, к нему подбегал Берия и целовал его руку.
Чуев: Не отравили ли Сталина?
Молотов: Возможно. Но кто сейчас это докажет? <…> Вот когда он умер, тут все и началось. (Это не так! Ради чего и воспроизводится вся эта история в документах и воспоминаниях современников. — НАД.)
Чуев: Говорят, его убил сам Берия?
Молотов: Зачем же Берия? Мог чекист или врач. Когда он умирал, были моменты, когда он приходил в сознание. Было — корчило его, разные такие моменты были. Казалось, что начинает приходить в себя. Вот тогда Берия держался Сталина! У-у! Готов был…
Не исключаю, что он приложил руку к его смерти. Из того, что он мне говорил, да и я чувствовал… На трибуне Мавзолея 1 мая 1953 года делал такие намеки… Хотел, видимо, сочувствие мое вызвать. Сказал: «Я его убрал». Вроде посодействовал мне. Он, конечно, хотел сделать мое отношение более благоприятным: «Я вас всех спас!» Хрущев едва ли помог. Он мог догадываться. А возможно… Они все-таки близко. Маленков больше знает. Больше, больше. (Знал, но молчал. Даже с сыном до последней своей минуты не захотел откровенничать на эту тему. — НАД.) <…> Перед смертью Сталин поднял руку. Поднять-то поднял, но…»