Как умирать? По новому или по старинке?
Шрифт:
Фома Аквинский определил доброту как полноту бытия. Выбирая смерть, в противоположность простому примирению с тщетностью дальнейшего продления жизни и позволению смерти прийти, мы совершаем ошибку. Чтобы не говорили, я согласен с философом, который считает, что ценность человеческой жизни – это главный аргумент против эвтаназии. Никто не должен никого убивать, убийство – наивысшее зло. Врач должен лечить пациента от болезни, а не быть его палачом. Стремление бороться за жизнь больного до последнего шанса всегда вызывало в обществе уважение и доверие к врачу.
Сохранит ли медицина свои социальные позиции, когда система здравоохранения «породит» систему смертеобеспечения? Не чреват ли отказ от последовательного исполнения принципа сохранения и поддержания
Полагаем, что здесь следует добавить и то, что легализация эвтаназии обесценит сам историко-философский опыт человечества, стремящийся утвердить ценность индивидуальной жизни. Утрата же чувств морального, осознанных и нормативно оформленных в социуме, повлечёт за собой коренную перестановку аксиологического ряда, что не сможет не повлиять на социальное восприятие принципов права и биоэтики.
И.Кант говорил о том, что человек всегда должен иметь возможность выбора, он считал, что любой поступок, это тот поступок, который продиктован собственной совестью, собственным чувством долга. И всегда это мерило измерения человека. И поэтому тот вариант, который выберет конкретный медицинский работник, конкретный человек, работающий с умирающим, является способом оценки его собственной личности. Измерением его самого – насколько он в состоянии глубоко осмыслить те существующие принципы и проблемы, которые он экстраполирует и принять индивидуальное решение. Так, что принятие смерти как вида медицинского лечения окажется «мощным препятствием на пути медицинского прогресса».
В целом, эвтаназия может стать одним из примеров нравственно-допустимого поведения. Основным критерием нравственной допустимости является интегративная ценность действий для всех затронутых ими субъектов всего временного промежутка, для которого они имеют значение. В целом, самым гуманным решением проблемы эвтаназии будет не запрещение или разрешение какой-либо ее формы, а активная борьба против любых проявлений пассивности во всем, что касается человека, активная помощь делу жизни и противостояние смерти.
Общество относится к категории сложных систем. Взаимодействия его составляющих порождают громадную сложность в виде комбинации индивидуальных выборов, социальных ограничений, мотивов, внешних стимулов и пр. Тем не менее, общество имеет возможность добиться консенсуса и выстроить «общественный договор» по любому сложному вопросу. Следует заметить, что при обсуждении таких масштабных проектов, как эвтаназия, «смерть мозга», танатотерапия, биочипизация и пр., несмотря на колоссальные преимущества рассуждений с позиций здравого смысла, совершается ряд ошибок: во-первых, сосредотачиваясь на мотивах, стимулах, убеждениях, которые осознаем непосредственно, не всегда можем правильно спрогнозировать ход событий; во-вторых, взаимодействуя друг с другом, нагромождаем мнения и суждения, создавая неправильную коллективную стратегию; в-третьих, не учитывая опыт прошлого, формируем ошибочное восприятие настоящего, что, в свою очередь, искажает восприятие будущего.
В аспекте сказанного выше, во-первых, неопределенность в вопросах эвтаназии, «смерти мозга», танатотерапии, биочипизации, случаются не потому, что мы забываем о здравом смысле, а потому, что потрясающая эффективность здравого смысла в решении повседневных проблем заставляет верить в него больше, чем он того заслуживает при решении масштабных и судьбоносных для человечества вопросов; во-вторых, видеонадзор, биометрия, биочипизация, биопаспортизация направлены на превращение людей в сетевые личности, уже имплантированный биочип может в любое время быть перепрограммирован в соответствии с новыми задачами. Речь идет о тотальной биовласти. Кто будет управлять новым миром? Кто окажется системным администратором человечества?
Врачи, прекрасно зная критерии смерти мозга, тем не менее, обычно продолжают лечить таких пострадавших. Такая терапия называется танатотерапией. Нужно ли проводить танатотерапию? Целесообразно ли поддерживать жизнь у подобных пострадавших? Такие воопросы нами решались на уровне специального диссертационного исследования. Один из моих учеников, который был ответственен на это направление. В рамках развития органного донорства, увеличения пула потенциальных доноров он попытались убедить научно-хирургическое сообщество о том, что в большинстве случаев пострадавшие со «смертью мозга» даже при сочетанной черепно-мозговой травме могли бы стать донорами органов и тканей для целей трансплантации их безнадежному больному. Полагаю, что в этом плане есть необходимость в перестройке мышления врачей, организаторов здравоохранения, травматологов, реаниматологов на то, что каждого реанимационного больного со «смертью мозга» следует рассматривать в качестве «потенциального» донора органов и тканей для целей трансплантации.
Танатотерапия – это относительно новый феномен, требующий осмысления. Когда в мире идет активное обсуждение проблемы легализации эвтаназии, поиска форм и путей ее осуществления, танатотерапия обсуждается как вариант продления не жизни, а смерти. Как это не парадоксально. На основании своевременной диагностики полисистемных нарушений, их клинико-лабораторной и функционально-физиологической оценки и определения функционального прогноза нами были предложены меры по целенаправленному «конденционированию» организма «потенциального» донора для поддержания удовлетворительного морфологического состояния и функциональной полноценности органов и тканей, предназначаемых для отбора в качестве трансплантат. Считаю, что такое предложение отвечает требованиям мульторганного донорства в трансплантологии. Однако, целесообразно ли втискивать проблему танатотерапию лишь в эту специальность, ведь она, как проблема выходит на более высокий уровень, так как касается извечной проблемы взаимоотношения жизни и смерти.
Наша точка зрения такова, что реанимационного больного со «смертью мозга», инче говоря трупа с бьющемся сердцем, следует рассматривать в качестве «потенциального» донора органов и тканей для целей трансплантации, а потому их следует, в связи с этим, лечить комплексно, патогенетически обоснованно, преследуя при этом цель «конденционировать» организм для поддержания в удовлетворительном состоянии органы и ткани, предназначенные для пересадки. Танатотерапия – это продление смерти. Итак, оказывается, имеет значение не только продление жизни, но и продление смерти. Когда во всем мире речь идет о легализации эвтаназии, такая постановка вопроса кардинально меняет проблему жизни и смерти.
Таким образом, с позиции трансплантологии сокровенной мыслью является «нельзя осознанно лечить пострадавшего со смертью мозга, если не понимаешь, что этот пациент, прежде всего, является потенциальным донором органов и тканей, что его органы и ткани могут послужить исцелению другого безнадежного больного, которому врачи не в силах помочь обычными методами интенсивной терапии и реаниматологии. В этом аспекте, танатотерапия меняет наше представление о смерти.
Один из наших коллег, прослушав наши суждения о танатотерапии задался вопросом: можно ли рассматривать этот метод как прототип эвтаназии или же он является ее альтернативой? Смерть можно продлить и это новый феномен смерти, требующий философского осмысления. Пассивная эвтаназия вызывает сомнения, серьезные, обоснованные сомнения и, если хотите даже уверенность в этической неправомерности. Танатотерапия в целях сохранения жизнеспособности органов и тканей, предназначаемых для трансплантации обреченному больному, то есть во имя спасения жизни другого человека – это вариант. И не видеть этого – значит – не захотеть этого увидеть, потому что эти методики разработаны, они реально существуют. Само по себе такая трансформация смерти вызывает огромный интерес в психологическом плане. Итак, избегать и уходить от этих вариантов – не оправданно.