Как устроен этот мир. Наброски на макросоциологические темы
Шрифт:
В долгосрочном плане оказывается, что, несмотря на безумие хаотических моментов, от слома абсолютистской монархии и создания на руинах рациональной наполеоновской бюрократии более всего выиграла буржуазия, а кровавый опыт Парижской коммуны, вытесняемый во французское коллективное подсознание, положил конец монархическим реставрациям и задал параметры либерального государства Третьей республики с ее патриотическо-социальными институтами участия новых индустриальных низов.
За прошедшие два десятилетия историческая макросоциология смогла избавиться от идеологических схем, представляющих революции в качестве необходимых формационных переходов, коллективных неврозов или прямолинейной и лишь двусторонней классовой борьбы. Стало ясно, что революции прошлого, прежде всего, были крушениями государственной машины с последующим воссозданием государства на новом уровне организационной эффективности и массовой идеологической легитимности. Это структурные подвижки, вполне поддающиеся теоретизированию и требующие глубокого эмпирического исследования. Следующий большой вопрос, только сегодня встающий перед новым поколением ученых, – какие формы и цели могут приобрести будущие революции в мире, где главные центры власти перемещаются из национальных государств в сферу космополитичного мирового рынка, и будут ли это революции вообще? Дает ли нам прецедент антибюрократических студенческих волнений 1968 г. – если хотите, первая революция не по Марксу, а по Максу Веберу – нечто важное и существенное для понимания будущего?
Третий важнейший прорыв в понимании макросоциальной динамики относится к сфере капитализма. Это восходящие
В связи с этими теориями можно назвать сразу несколько имен и школ: Гаррисон Уайт и Нил Флигстин, Диего Гамбетта, Артур Стинчком, Брюс Карратерс, Вивиана Зелизер, Моника Прасад, Дэвид Вудрафф, французская политэкономическая «школа регуляций», последователи Броделя и такие миросистемные аналитики, как Джованни Арриги и Беверли Силвер [82] . Даже в самом сжатом изложении легко заметить, что структурно это более глубокая картина, чем идеологизированные модели абстрактного рынка, отсекающие такие исторически формирующиеся комплексы, как культура, классы и статусные группы, власть, геополитика.
82
Западная экономическая социология: хрестоматия современной классики / науч. ред. В.В. Радаев; пер. М.С. Добряковой и др. М.: РОССПЭН, 2004; Экономическая социология: Новые подходы к институциональному и сетевому анализу / сост. и научн. ред. В.В. Радаев. М.: РОССПЭН, 2002.
Нишевая теория рынков непосредственно смыкается с миросистемной перспективой, поэтому имеет смысл о них говорить сообща. Однако в научной среде разделение существует, и весьма существенное. Дело в идеологии, как спокойно констатирует Коллинз. Миросистемный анализ слишком близко ассоциируется с неомарксизмом (к которому действительно генетически восходит, как, впрочем, и к теории модернизации, и к историческим взглядам Фернана Броделя). Точнее выразился один из основателей нишевой теории рынков и при этом в прошлом видный критик Валлерстайна Артур Стинчком, широко известный бескомпромиссностью своих оценок: «Когда в конце семидесятых годов Валлерстайн сделался суперзвездой, его раздутый авторитет надо было потыкать чем-то острым. Но когда в девяностые годы восторжествовали неорыночники и многие экономические социологи стали искать заработков в школах бизнеса, пришло время признать, что Валлерстайн в основном все придумал верно». В самом деле, политэкономия современной миросистемы – это нишевая теория рынков на глобальном уровне и без прикрас наукообразного жаргона и формальных моделей.
Прорыв Иммануила Валлерстайна, Джованни Арриги, Теренса Хопкинса, Кристофера Чейз-Данна предлагает, однако, не просто теорию среди прочих, но принципиально целостный взгляд на мир. Этот «гештальт» (по Коллинзу) представляет именно динамическую целостность, определяющую свои элементы, в том числе рынки, классы, статусные группы (расы, сословия, национальности, гендеры) и государственные образования.
Главными теоретическими источниками миросистемного анализа послужили идеи французской исторической школы «Анналов» и концепция зависимого развития, которая в 1960-е гг. разрабатывалась леворадикальными латиноамериканистами. Валлерстайн и Хопкинс в первую очередь преодолели политическую прямолинейность концепции зависимости, сохранив лишь основной посыл – историческое воспроизводство деления на центр (ядро) и периферию в рамках мировой капиталистической экономики как стержневой структуры, образующей современную (с XVI в.) миросистему. При этом они опирались на известные постулаты Фернана Броделя об исторических временных горизонтах: время событий, от одного-двух дней до нескольких лет; время складывающихся на одно-два поколения циклических конъюнктур, многовековое время и время системных трендов, longue dur'ee – время длительной протяженности) и на более позднее броделевское деление социального пространства на условные три этажа: первый, где происходит повседневная жизнь людей в базовых единицах-домохозяйствах; второй, где люди на местных рынках вступают в отношения обмена; и третий, самый непрозрачный этаж, где действуют высокие финансы (les hautes finances) и капиталистические олигархии [83] .
83
Wallerstein I. The Modern World-System. Vol. I–III. San Diego, CA: Academic Press, 1974–1989; Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб.: Университетская книга, 2001; Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология XXI века. М.: Логос, 2003; Валлерстайн И. После либерализма. М.: У PC С, 2003; Валлерстайн И. Миросистемный анализ: Введение. М.: Территория будущего, 2006.
В последние годы миросистемный анализ начал успешно применяться в интерпретации археологических и этнографических комплексов и ранних цивилизаций от Полинезии до Шумера. Перечислю лишь наиболее значимые имена: Тимоти Эрл, Стивен Сэндерсон, Кристофер Чейз-Данн и его постоянный соавтор Томас Холл, Гил Стайн и Адам Смит (конечно, не шотландский просветитель, а молодой американский археолог, копающий скотоводческие вождества эпохи бронзы на территории Армении) [84] .
84
Earle Т. How Chiefs Come to Power. The Political Economy in Prehistory. Stanford, CA: Stanford University Press, 1997; Chase-Dunn Ch. K., Hall Th.D. Rise and Demise: Comparing World-Systems. Boulder, Col: Westview Press, 1997; Sanderson S. K. (ed.). Civilizations and World Systems: Studying World-Historical Change. Walnut Creek, CA: Altamira Press, 1995; Stein G. Rethinking World-Systems: Diasporas, Colonies, and Interaction in Uruk Mesopotamia. Tucson, AZ: University of Arizona Press, 1999; Smith A. The Political Landscape. Constellations of Authority in Early Complex Polities. Berkeley, С A: University of California Press, 2003.
Для понимания современных процессов в Восточно-азиатском регионе центральное значение имели работы Брюса Камингса, чьи еще недавно иконоборческие аргументы о происхождении японского экономического чуда и роли Корейской войны в возникновении «капиталистического архипелага» (Японии – Южной Кореи – Тайваня – Гонконга – Сингапура) сегодня стали практически общепризнанными [85] .
Пожалуй, наиболее важным достижением девяностых годов стали работы Джованни Арриги. Соединив броделевскую традицию, миросистемный взгляд, идеи Чарльза Тилли о путях государствообразования и неовеберианский анализ исторических механизмов власти Майкла Манна, Арриги предпринял попытку аналитического описания циклов капиталистической гегемонии: генуэзских банкиров эпохи Ренессанса, голландских торговых компаний XVII в., британского
85
Cumings B. The Origins and Development of the Northeast Asian Po litical Economy: Industrial Sectors, Product Cycles, and Political Consequences // International Organizations. 1984. Vol. 38. № 1. P. 1–40; Cumings B. Webs with No Spiders, Spiders with No Webs: The Genealogy of the Developmental State // M. Woo-Cumings (ed.). The Developmental State. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1999. P 61–92.
86
Арриги Дж. Долгий двадцатый век. Деньги, власть и истоки нашего времени. М.: Территория будущего, 2007; Арриги Дж. Адам Смит в Пекине: что получил в наследство XXI век. М.: Институт общественного проектирования, 2009.
Миросистемный взгляд очень трудно представить в сжатом изложении. Это не теория, а эпистемологическое движение метатеоретического уровня, заявка на смену парадигмы всей науки XIX–XX вв. Основоположник миросистемного анализа Иммануил Валлерстайн лишь обозначил параметры макросоциальной науки будущего, которую предстоит наполнять конкретно-теоретическими построениями.
Возьмите такой пример. Валлерстайн в последние годы дружил и обменивался идеями с бельгийским ученым Ильей Пригожиным, который получил известность и Нобелевскую премию по химии за работы по сложным открытым системам и хаотическим переходам [87] . Весьма неординарный чикагский политолог Джон Паджетт уже много лет ведет работу по синтезу, с одной стороны, идей Броделя и Валлерстайна и, с другой стороны, теорий хаоса и эволюционной биологии, и пытается на этой основе создать сетевую бифуркационную модель возникновения капитализма во Флоренции времен Медичи [88] . С более эпистемологических позиций перспективы подобного синтеза исследует и социолог из Техаса Ричард Ли (недавно сменивший ушедшего в отставку Валлерстайна на посту директора Центра имени Фернана Броделя в Бингэмтоне) [89] . Однако сама возможность и пути применения идей Пригожина и эволюционной биологии в макросоциологическом анализе пока остаются такой же постоянно ускользающей надеждой, как управляемый термоядерный синтез.
87
Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: новый диалог человека с природой. М.: Прогресс, 1986.
88
Padgett J.F. Organizational Genesis, Identity and Control: The Transformation of Banking in Renaissance Florence // Rauch J., Cassella A. (eds.). Networks and Markets. New York: Russell Sage Foundation, P. 211–257; McLean P.D., Padgett J.F. Organizational Invention and Elite Transformation: The Birth of Partnership Systems in Renaissance Florence // American Journal of Sociology. 2006. Vol. 111. № 5. P. 1463–1568; McLean P.D., Padgett J.F. Was Florence a Perfectly Competitive Market? Transactional Evidence from the Renaissance // Theory and Society. 1997. Vol. 26. № 2/3. P. 209–244; Anseil C., Padgett J.F. Robust Action and the Rise of the Medici, 1400–1434 // American Journal of Sociology. 1993. Vol. 98. № 6. P. 1259–1319.
89
Lee R. Structures of Knowledge // T.K. Hopkins and I. Wallerstein (coord.). The Age of Transition: Trajectory of the World-System, 1945–2025. London: Zed Books, 1996. P. 178–206; Lee R. The Structures of Knowledge and the Future of the Social Sciences: Two Postulates, Two Propositions and a Closing Remark // Journal of World-Systems Research. 2000. Vol. 6. N 23. P. 786–796; Lee R. Life and Times of Cultural Studies: The Politics and Transformation of the Structures of Knowledge. Durham, NC: Duke University Press, 2003.
Для прояснения возможностей теоретического синтеза нам остается хотя бы указать на потенциальное значение наследия еще одного великого социолога поколения 60-х гг. XX в. Уже упоминавшийся француз Пьер Бурдье отточил концептуальный инструментарий для анализа организации поля культуры и социального структурирования поведения человека в общественных сетях [90] . Распространенна я ошибка – числить Бурдье в модном ряду авторов «французской теории». Однако Бурдье скорее стоит рассматривать в контексте противопоставления всей остальной интеллектуальной среде Франции, включая его бывших однокашников и приятелей Фуко и Деррида. Для понимания направления и тональности работ Бурдье действительно важно знать о его крестьянском провинциальном происхождении и, соответственно, чувстве полного отчуждения от парижской интеллектуальной среды второй половины XX в. Когда в Париже царили экзистенциалистские и марксизианские веяния, набыченный провинциал Бурдье занимал едва ли не консервативные позиции. Он не принял участия ни в движении против войны в Алжире, ни в протестах 1968 г. Но затем, с растущим разочарованием французских интеллектуалов в эгалитарных проектах, Бурдье становится все левее и критичнее. К моменту своей смерти в январе 2002 г. он занимал положение неоспоримо самого влиятельного интеллектуала Франции (каким некогда был Сартр) и при этом всеми признанного архикритика неолиберальной глобализации. Сочетание на французский манер философски усложненного языка, ярко выраженной критичности и, конечно, видной позиции в Париже создали Бурдье репутацию модного социального критика, которая мешает рассмотреть его действительные достижения. А они достаточно просты – тем и сильны.
90
Бурдье П. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1993; Бурдье П. Начала. М.: Socio-Logos, 1994; Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001; Бурдье П. Социология социального пространства. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2005; Бурдье П. Социальное пространство: поля и практики. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2005.
Введя в свои построения понятие габитуса (что можно перевести как «действие, заданное привычкой»), Бурдье предложил одно из возможных решений давней головоломки соотношения индивидуальной воли и властвующей над ней социальной структуры. Что, кстати, и куда эффективнее упрощенных экономических моделей чисто рационального выбора. Но, пожалуй, ключевые понятия в социологии Бурдье – социальный капитал, поле и траектория. При всем своеобразии подхода, языка и тематики Бурдье, на самом деле он эпистемологически удивительно близок Валлерстайну и Тилли. Главное для всех авторов теоретических прорывов 1970-х гг. – стремление избавиться от абстрактно-нормативных категорий («чистого» капитализма или социализма, «истинной» демократии, «настоящего» искусства, и т. д.) и увидеть вместо них исторически сформировавшееся пространство, структурированное вокруг взаимосвязанных и противостоящих друг другу позиций. Каким образом те или иные личности, группы, институции оказались на своих позициях, какие траектории были связаны с этим, – ответы на эти вопросы проясняют весьма многое. По ходу своего движения по той или иной траектории действующие лица (игроки, агенты) каждого поля обретают или теряют (если траектория пошла вниз) долю социального капитала, характерного для данного поля. Так Бурдье исследовал поля художественного творчества и гуманитарных наук в своей родной Франции. Но так же можно исследовать и государства в миросистеме.