Как в страшном сне. Шоу ужасов (сборник)
Шрифт:
– Это я уже знаю. Расскажите то, что мне неизвестно.
Женщина помедлила и переступила с ноги на ногу. Ее грузное, бесформенное тело колыхнулось в такт движению. На мгновение я подняла ладонь. Ровно настолько, чтобы напомнить, что деньги все еще на месте. Женщина снова мигнула. Мне даже показалось, что я услышала щелчок, раздавшийся у нее в голове. Как будто кто-то невидимый повернул выключатель.
– Мужик ейный разбился на машине, она продала дом и уехала. Куда, не знаю.
– Я знаю. Из вещей она что-нибудь оставила?
Женщина поколебалась.
– Нет, ничего
– А сын ее? Про него вам что-нибудь известно?
– Сынок-то? – Женщина явно обрадовалась перемене темы, с готовностью закивала головой. – Ага, в больнице он. Для инвалидов которая. Не ходит мальчонка.
– Больница где находится?
– Да здесь, прямо по улице. Квартала три, не больше. А там направо, – она задумалась, – нет, налево. В общем, в ту сторону, где памятник.
Так вот, значит, зачем Карабанова регулярно наведывалась в Волынск – навестить сына. Вот только не проще ли было бы забрать мальчонку с собой?
– Большое спасибо.
Я все так же неторопливо развернула купюру, поводила ею в воздухе. Просто так, из любопытства. Взгляд женщины, как прикованный, неотрывно следовал за ней. Ну что за прелесть! С сожалением прервав занимательный эксперимент, я вручила вожделенное вознаграждение хозяйке дома. Выходя на улицу, я не утерпела и оглянулась. Женщина держала купюру, уткнувшись в нее толстым носом. Складывалось такое впечатление, что она ее с наслаждением обнюхивала. Впрочем, возможно, именно этим она и занималась.
Отъехав от дома на некоторое расстояние, я поставила машину в тенек и пешком пошла в указанном направлении. На каждом перекрестке я останавливалась и крутила головой по сторонам.
Памятник обнаружился, как и говорила тетка, через три квартала в тупиковой улочке с правой стороны. Это был засиженный птицами бюст какой-то исторической личности. Улица заканчивалась въездом в широкие ворота реабилитационного центра для детей-инвалидов.
Худая, с неестественно прямой спиной и жилистой шеей женщина в регистратуре была настроена воинственно и категорично.
– Мы не даем справок о своих больных посторонним, – ответила она на вопрос, есть ли среди пациентов центра мальчик по фамилии Карабанов.
Мне подумалось, что мальчик, возможно, уже вырос и теперь находится в каком-то другом заведении. Ведь я понятия не имела, какого он возраста.
– Я не посторонняя, – сказала я, вынимая лицензию.
Регистраторша внимательно ее изучила, зачем-то оглянулась на картотеку, продемонстрировав свой орлиный профиль, и скороговоркой повторила заученную фразу:
– Посторонним информация о больных не предоставляется.
Но на этот раз ее голос звучал уже менее уверенно. Добрый знак, решила я и вежливо поинтересовалась:
– А кому предоставляется?
– Родственникам и медперсоналу.
Женщина принялась что-то старательно записывать в регистрационный журнал, без сомнения давая понять, что разговор окончен.
– Еще один вопрос позвольте?
Я облокотилась на стойку.
– Да?
– Детей, которые здесь находятся, скорее следует называть клиентами, чем больными, не так ли? Ведь большинство из них живут за этими стенами годами?
Она на мгновение задумалась, пытаясь понять, куда я клоню.
– Вероятно, вы правы. Многие действительно находятся здесь по несколько месяцев, а то и лет.
– Неужели, кроме родственников и медперсонала, их никто не навещает?
– Почему же? Друзья приходят…
– И к Карабанову тоже? – тем же ровным голосом поинтересовалась я.
– Разумеется. Друзья к Юрочке, кстати, наведываются чаще, чем мамаша, – с горечью произнесла регистраторша и осеклась.
Я состроила невинную физиономию. Женщина рассмеялась.
– Хорошо, вы меня поймали. А вы точно друг?
– Скорее да, чем нет. Во всяком случае, меня беспокоит его судьба. Я знакома с его матерью. – Я сделала паузу. – Мне не понравилось то, что я увидела и услышала.
Похоже, я попала в самую точку. Женщина, поджавшая было губы при первом упоминании о матери Юры, посмотрела на меня уже как на союзника.
– Полностью с вами согласна, – произнесла она с жаром, – к этому же невозможно спокойно относиться!
– К чему именно?
– Мальчик не желает ее видеть. Хотя приходит она не так уж и часто, примерно раз в месяц. А после ее ухода он сам не свой. И, кажется, иногда плачет.
– Да уж, с ней заплачешь, – пробормотала я. – А как случилась авария, вы, конечно, не знаете?
– Отчего же, знаю, – обиженно повела плечами женщина. – Шел дождь, дорога скользкая. Дело было осенью, и уже вечерело, поэтому видимость была не очень. Когда из-за поворота выскочила встречная машина, отец Юры, а он был за рулем, резко повернул, но не смог вырулить. А там, знаете, место такое – крутой каменистый откос, а ограждение вдоль дороги невысокое. У водителя – множественные переломы, в том числе черепа. А маленький Юра успел забиться под сиденье, это его и спасло. Крышу так сплющило, что машина стала практически плоской. Но позвоночник, к несчастью, мальчик повредил. А вторая машина тут же скрылась. Знаете, такие сволочи бывают, натворят что-нибудь, а сами в кусты.
– А встречная машина действительно была?
– Этот факт точно не установлен. Но если бы ее не было… – женщина прищурилась и помолчала, призывая к вниманию. Убедившись, что аудитория по-прежнему у ее ног, она продолжила: – Если бы ее не было, зачем Юриному папе понадобилось такие виражи на дороге выделывать? Хотя, – добавила она задумчиво, – высказывалось еще одно предположение. В машине могло быть что-то неисправно…
– Тормоза, например?
– Совершенно верно. Но, – костлявый палец предостерегающе указал в белоснежный потолок, – как я уже говорила, машина была почти всмятку, поэтому установить что-нибудь наверняка…