Как воспитать ниндзю
Шрифт:
Они были во многих домах.
Как эта тайная часовня коллекционера с настоящими сокровищами, о которой не знали даже слуги... Ибо вход туда вел из закрывающихся покоев и дважды перекрытого личного кабинета бывшего графа, куда никто вообще без спроса проникнуть не мог, так же как и заподозрить, что он не работает, а куда-то ушел...
Краем глаза я наблюдала, как обезьяна приближается ко мне ленивой походкой вперевалочку... Я же обезьян в упор не замечаю... Шовинистка такая...
Обезьяна стояла и смотрела...
Я же ее и в упор не видела, занятая делом... Смотрела сквозь нее, будто это пустое место...
Она
– Эй! – она стала делать какие-то гримасы и знаки, пытаясь привлечь мое внимание и выцыганить бананы, как я сообразила.
– Кыш, плешивая! – презрительно сказала я, на мгновение бросив равнодушный взгляд на животное, которое прошло как-то мимо меня не поклонившись и не поздоровавшись. – Брысь, макака!
Я лениво бросила в нее огрызок, чтобы прогнать прочь привязчивую шавку, и попала точно ей в рот, который открылся от удивления и такого обращения...
– Ррррр... – зарычал аристократ.
– Пошла вон! Уходи! – пыталась я вспомнить команды для собак, автоматически отмахиваясь, занятая в уме замком. – Фу!
Нет, не надо было мне дразнить мирное животное. Взяв в руки деревянный сук, оно, замахнувшись, хищно приближалось к дереву над этим прудом.
Инстинкты взяли верх над дрессурой. Бешеная обезьяна подбиралась ко мне по стволу дереву.
– Под тобой настоящая топь! – отступая, нервно предупредила я. – Упадешь – уже никто не спасет! Затягивает только так, не вытянуть... Единственное спасение – удержаться на поверхности... А затянет ноги, – будет как в колодце, даже конем не вытащишь – уже двадцать семь человек утонуло... И вообще сюда не идти...
Но обезьяна неуклонно шла, занося для удара сук...
Она не понимала человеческих слов.
Заходи, заходи на середину болота...
Я отступала, пробуя уговорить ее... Она уже достигла середины, а я все отступала, испуганно пятясь, заикаясь и робко подымая руки в тщетном жесте защиты.
Обезьяна злорадно оскалилась. Она тешилась моим страхом.
Когда она дошла до середины, а я уже на другой конец, я просто, нагнувшись, вдруг резко качнула бревно, поворачивая его.
Лицо обезьянки исказилось от ужаса.
Бедняжка уже давно из джунглей, забыла все – сострадательно подумала я, видя, как она пытается тщетно удержаться на подвижном бревне. Лицо ее было белым.
Я крутанула бревно кругом. А может, и выросла в городе то – подумала я. Ведь она не удержалась, бедняжечка, когда зашатался этот некрепкий столб... И рухнула в грязь, ударившись еще о бревно, соскользнув с него...
– Помогите, помогите! – закричала обезьянка, яростно бья руками и ногами по жидкой грязи, пытаясь удержаться на ее поверхности. – Помогите, помогиииите!!!!
В голосе животного чувствовался настоящий ужас.
Постояв минуту, я все же подошла на середину бревна, глядя, как силы несчастной изнемогают.
– Помоги! – хрипела она и смотрела так по собачьему. – Все отдам! Женюсь!
Из окон высовывались люди, не в силах понять, что случилось. И смотрели потом в потрясении, не в силах сообразить, что происходит.
– Спаси! Клянусь, одарю, женюсь, принцессой станешь, слово принца... – затравлено булькал он.
Я села на корточки прямо над ним, и, поправив платье, тихо плакала от горя. Глубина всего бассейна до каменного выложенного дна была ровно пол метра. Проверено.
В окне трясся китаец, а рядом рыдал индеец, вместо того, чтоб заниматься делом.
Я уловила отчаянный последний взгляд умирающей обезьянки.
– А ногой задеть дно не пробовал? – с любопытством спросила я.
Она застонала от ужаса и пошла на дно. Но, поскольку это расстояние было всего пятьдесят сантиметров, то быстро достигла его ногой и достала рукой.
И в удивлении поднялась. Грязь доставала ей до колен. Минуту она стояла, глядя на стонущую от смеха меня и рыдающих людей в окнах.
А потом зло плюнула в мою сторону, развернувшись, в изнеможении побрела к берегу, разгоняя грязь, которая так и не достигла ей выше колена, прочь из пруда.
Закрыв лицо, я тряслась на бревнышке, и рыдала громадными слезами...
– Ну и грязнуля... – сквозь слезы хихикнула ей вслед я. – Только выпустили, сразу грязь нашла...
– Что Джекки там делал!? – подбежала ко мне в шоке мама.
– Грязевые ванны принимал... – равнодушно ответила я. – Я ему сказала, что они лечат от всего, у нас тут грязь берут...
– Но ведь это свалка и помойка! – истерически воскликнула мама.
– Но он то этого не знает! – резонно заметила я.
Мама бросилась вслед ему в баню, куда обезьяна быстро направилась снова, но, по счастью, быстро уразумела, что сейчас и в мужской бане это не лучший вариант успокоений и извинений...
Мари тихо рыдала в окне на первом этаже...
Дворецкий хмуро глядел на меня. Я спокойно поглядела на него. Он не мог понять моего спокойствия. А оно коренилось внутри от достоинства духа. Я могла играть кого угодно, но на самом деле внутри была, как титановый рельс, который ничем и никогда не согнуть – абсолютно незыблема в своем абсолютном бескорыстии, чистоте, абсолютной чести и честности, в которой я жила и о которой думала. Для меня было просто немыслимо совершить что-то бесчестное или бессовестное, ибо честь и совесть и была я сама, основа моего я, всей моей жизни. Если я жертвовала собой и жила на войне, так только для блага всех и Родины в первую очередь. Правда, в понятие Родина входил и Китай, и Япония, и Америка, и даже Россия, где мы прожили так долго... И вообще весь мир, которому бы не мешало стать немного лучше... И я не могла бы сражаться и выжить, не имея этого ведущего стержня, который, на самом деле, ощущался окружающими, как бы я ни дурачилась иногда. Честь, честь, честь, из чести рождалась чистота и абсолютная честность... Хотя война и размыла некоторые границы допустимого, но и приучила меня к абсолютной целесообразности и пониманию чести и честности по внутреннему смыслу явления.
Постоянная война, бесчисленные военные конфликты мира, в которые бросало нас с отцом, научили оценивать нас людей не по титулам или богатству, а по величию, накоплениям или потенциалу духа, мощи и красоте индивидуальности, по ее умениям, высоте и мастерству... Точно так же она научила помогать людям по существу, а не так, как обычно делают “добрые” люди, давая деньги на выпивку. Быть добрым по настоящему, хоть это иногда и жестоко для них, любить людей по настоящему, хоть для этого их приходится ударить... Когда приходится оценивать интересы всех и находить наиболее оптимальный вариант без сантиментов к плесени, злу, просто потерявшим человеческий облик людям, которые из цинизма или душевной слабости начинают творить зло...