Как вырастить здорового ребенка
Шрифт:
– Доктор, но ведь у нас ничего не высеялось!
– Ну и что? Глисты не всегда и не все высеваются. Вот дадите таблетки, а через две недели – еще раз дадите. Так положено! А во-вторых, в течение этих двух недель обещайте мне, что вы не будете мерить никакой температуры. Даже не будете смотреть в сторону градусника!
– Доктор, но как же?
– Это будет очень важно для установления диагноза! Поверьте мне на слово! Пусть это будут у вас контрольные две недели!
Мне бы очень хотелось, чтобы она послушала меня! Я не могу
Я не говорю ей о том, что срок в три месяца приблизительно соответствует сроку начала учебы. Здесь я сейчас ей помогу:
– Учитывая ее субфебрилитет, давайте продумаем, как нам быть с учебой. Физкультуру любишь? (Конечно, нет.) Пока будет освобождение. Теперь ты мне скажи, какой предмет тебе больше всего не нравится? Английский? (Конечно, учительница придирается!) От английского я тебя освободить не могу, но имею право дать тебе дополнительный выходной. В какой день, вы с мамой сами определите. Да, пока на две недели, а потом мы с мамой твоей решим, как нам быть.
Кажется, мамаша принимает мой вариант. Вижу, что напряжение ее немного спадает.
Она, наверно, и сама что-то такое чувствовала, но остановиться самой ей просто не по силам. Многое мешает ей остановиться.
В кабинете просто физически ощутим материнский страх потерять ребенка, страх не разглядеть, пропустить страшную болезнь.
Этот страх мешает матери как-то иначе взглянуть на проблему. Мать как бы скрыта, отгорожена своим страхом, так и бьется в нем, бьется изо всех сил.
Легче свернуть горы обследований, чем увидеть причину в каком-нибудь маленьком школьном конфликте.
Ведь маленький школьный конфликт тянет за собой что-то другое, давнее и застарелое, о чем матери вспоминать-то совсем не хочется. Или уже не можется. Легче таблетками полечиться, чем проблемы решать.
Она уже дошла почти до предела. Она уже понимает, что болезнь дочери ускользает от ее контроля, что она может даже разрезать себя на куски, но не может ничего изменить.
Мешает то, самое главное – неумение остановиться в какой-то момент и сказать:
– Все, Господи, я все сделала, что могла, а дальше – «Да будет воля Твоя!».
Мешает отсутствие веры. То, самое главное, что освобождает человека от навязчивого неврастенического страха. Только вера перестает толкать человека на длительные и мучительные поиски. Поиски чего? И где? А всего и везде! Это касается здоровья в такой же степени, как и всего остального.
И нельзя человеку сказать: «Все, с сегодняшнего дня смените, пожалуйста, мировоззрение!» Прекратите биться головой о стену, когда рядом расположена дверь!
Это тебе не таблетки от глистов…
– Вы верующие?
– Да нет, доктор! Сейчас все верующие,
Девочка вышла, а маме я говорю на прощание:
– Вы сходите в школу, лучше так, чтобы дочь ваша об этом не знала. Поговорите с англичанкой, может, там конфликт какой-то или ссора. Может, она там что-то не успевает. Может, вам дополнительные занятия нужны или что-нибудь еще. А температуру – не мерьте! Сделайте себе каникулы на две недели! И сами попробуйте все-таки, помолитесь за нее, хоть дома. А дальше – видно будет.
Да, дай Бог! Дальше – все будет видно…
Люди «кавказской национальности» ходят обычно по двое, а то и по трое, особенно те, кто приехал недавно. Или муж приводит жену с ребенком, или та, что лучше говорит по-русски, приводит ту, что похуже говорит. Вот и сейчас: сразу двое. Женщины. Привели простуженного мальчика лет шести. Полиса и прописки – нет. Однако мальчик пристроен в детский сад.
– Доктор, ты толко хорошо сматры, мы тебэ заплатым!
Смотрю, стараюсь ничего не пропустить. Кстати, платят они, как правило, потом не очень охотно. Больше разговоров. А когда поживут здесь, в Подмосковье, подольше, некоторые просто обманывать начинают – говорят: «заплатим», а уходят, не заплатив.
Официальной оплаты у нас нет. Пытались что-то вводить через бухгалтера. Выписывалась квитанция, и с этой квитанции до врача должно доходить около двадцати процентов, а мед. сестре – меньше десяти. И почему-то всегда плохо доходило. То потеряется где-то, то оплатят половину, и то месяца через два.
Грешна, беру деньги от бесполисных. Часто за счет этих денег только и можно прожить, дотянуть до получки. Получка мужа в нашей семье уходит на другие цели. На жилье.
Хорошо еще, что есть получка мужа.
Был такой момент в моей жизни, когда я работала в детском учреждении, в таком полузакрытом интернате. Работала я там старшим врачом, и в мои обязанности входила проверка закладки продуктов, вообще проверка кухни.
Это был довольно трудный момент моей жизни. Очень трудно видеть столько воровства. Воровства – у беззащитных, у детей, у сирот. Причем директор учреждения принципиально закрывала на все это глаза и, вероятно, стояла во главе всей этой системы.
Да-да, та самая директриса, которая тасовала своих приближенных. Вот кладовщица – та была приближена к ней постоянно, хотя и держалась на некотором расстоянии.
До сих пор помню величественную и недоступную фигуру этой кладовщицы и выражение ее лица. Лицо ее говорило открытым текстом: «Проверяй-проверяй, все равно повара сделают так, как я скажу!» И повара все так и делали.
Если мне удавалось поймать какое-то грубое нарушение, повара всегда брали вину на себя, выгораживая кладовщицу. А я оказывалась в положении гонителя, что довольно сложно в закрытом коллективе.