Как я не стал миллионером
Шрифт:
– Ну, теперь ты, – обратился он к Сергею.
– Не, я так не сумею, – заартачился тот. – Давайте просто пить. Я и так пойму. Да и по-честному, какая разница, сколько там эфирных масел, какая кислотность и плотность. Главное – градус побольше. Ну и чтоб пилось приятно. И дешевле…
– Да, вот она культура пития, – вздохнул Григорий Львович. – Ну, давай, пей. И он щедро плеснул золотого вина в подставленный Сергеем бокал.
– Не, я один не могу, – возразил тот. – Давайте вместе.
– Ну, давай, – согласился директор. – За успех нашего безнадежного дела.
Они
– И как оно называется? – спросил Сергей.
– «Променисте», – ответил Григорий Львович . – По-русски значит «лучистое». В семьдесят втором году, между прочим, на всесоюзной дегустации столовых вин было признано лучшим.– Он многозначительно поднял бокал вверх.
– Беру, – решительно сказал Сергей.
Но Григорию Львовичу хотелось показать гостю весь свой товар лицом.
Поставили новые фужеры, и директор широким жестом разлил по ним вино из другой, стоящей на столе колбы.
– А это «Берегивське», – пояснил он. – Готовится из особого сорта винограда Рислинг итальянский. На международном конкурсе вин получило две серебряные и три бронзовые медали. – Он снова приподнял бокал, как бы приглашая гостя отведать напиток.
Попробовали и «Берегивське». Тоже оказалось ничего. Так же, как и «Середняньске», и «Рислинг Закарпатский», и «Боржавское столовое». Не зря ж все они в разные годы получали всесоюзные и международные награды. Как пить дать, не зря…
От столовых вин перешли к десертным: «Закарпатское», «Иршавское», «Биле десертно», «Отелло». Последнее Сергею особенно пришлось по вкусу, может, из-за названия.
Покончив с «Отелло», осушив его, вопреки законам дегустации, до дна, Сергей робко напомнил Григорию Львовичу, что, может, пора уже от слов, то бишь проб, и к делу переходить. Но у того в запасе хранилась еще целая обойма ординарных белых портвейнов, включая благословенное «Било мицне», и было бы грех все их не попробовать. Пришлось уважить хозяина. А то еще, не дай Бог, обидится.
Ну, вот и с портвейнами было покончено, и счастливые, но слегка захмелевшие компаньоны, хотя, вроде бы с чего было хмелеть, ничего особо и не пили, так, только дегустировали, направились в заводскую бухгалтерию выписывать счета и накладные на приглянувшийся товар…
Настроение у обоих компаньонов от плодотворно проделанной работы было приподнятым. Вот оно, чувство настоящего глубокого удовлетворения, о котором так любят писать газетчики.
– Надо бы обмыть сделку, – весело подмигнул директор завода. Похоже, ему хотелось продолжения банкета.
– Вот оформим все, тогда и обмоем, – парировал Сергей. Он тоже был не против снять накопившееся напряжение. Но только после того, как, наконец, избавится от содержимого, будь оно не ладно, своего постылого саквояжа. У него уже все руки от него болели… и даже спина, будто набит он был не бумажными банкнотами, а чугуном. Ну, ничего, недолго осталось мучиться. Сейчас подпишут бумаги и все содержимое саквояжа, все эти миллионы перекочуют от Сергея в заводскую кассу. А взамен он получит самую крепкую, самую надежную российскую валюту… Двадцать тысяч бутылок! «Променисте» и «Закарпатьске», «Иршавьске» и «Портвейн розовый», «Рислинг закарпатский» и, куда ж без него, «Биле мицне». Только как бы все это впихнуть, не в такой уж и вместительный, как оказалось, рефрижератор.
– Ну, давайте, что ли, оформлять сделку, – усевшись напротив главбуха и лихо закинув ногу на ногу, слишком громко для небольшого помещения (сказалась, по всей видимости, дегустация), произнес Сергей. Он расстегнул саквояж и прощальным взором окинул лежащие в сумке миллионы.
Но бухгалтер чего-то медлил, перекладывая бумажки с одного края стола на другой. Потом вдруг резко встал и чуть ли не бегом выскочил в коридор, оставив Сергея одного. Прошла минута… вторая… третья…
– Куда он запропастился? – Сергей уже начал нервничать.
И в этот момент в кабинет вошли директор с главбухом. По их лицам было понятно, что за те несколько минут, пока они отсутствовали, случилось что-то ужасное.
– Тю, – сказал Григорий Львович и стукнул себя кулаком по лбу. – Я ж совсем забыл, – тут, как заправский артист он выждал паузу. – У нас теперь все можно купить только по купонам.
– По каким купонам? – не понял Сергей.
– По таким! – Директор полез в карман пиджака и вытащил оттуда, словно фокусник, какой-то смятый розовый листок, расчерченный на множество квадратиков. Посередине листа синела большая круглая печать. – Теперь мы торгуем только вот по таким фантикам. Карбованцам, будь они не ладны… Другая валюта нам не треба. – Директор не мог скрыть клокотавшей в нем злобы. – Ни доллары, ни фунты, ни рубли. У нас теперь своя незалежна валюта. Короче, ничего у нас с тобой, друг ситный, не выйдет.
– Как не выйдет, как не выйдет, мы же вроде обо всем договорились, – растерянно запричитал Сергей. – И по количеству, и по цене… – Он не мог поверить, что все вот так вдруг может мгновенно закончиться, как сладостный сон, который внезапно прервала зловещая трель ненавистного будильника.
– Ну, мало ли о чем мы договорились. – Директор старался держаться независимо. – Грошей-то у тебя нема. Вот это, – он похлопал по саквояжу, – для нас не деньги. На черном рынке – деньги. И у частников – деньги. А у нас – нет. Мы ж государственное предприятие. Пока… Вот государство о нас и печётся. Боится, чтоб мы, не дай бог, кому чужому свой товар не сплавили.
Да, это был удар… Прям под дых. Даже ещё ниже. Такого подвоха от, казалось бы, порядочного директора винзавода, с которым они только что так мило беседовали, попивая разные благородные напитки, Сергей не ожидал.
Что ж теперь делать? Что? Ни черешни, ни вина… Одни пустые разговоры. Все, пора домой возвращаться. Хватит с него этой коммерции. Сыт по горло. Сергей встал и, не попрощавшись, направился к выходу.
– Деньги забыл, – окликнул его директор, возвращая саквояж. Ему самому было очень неловко за случившееся. Да и терять такого выгодного клиента было тоже обидно.