Как я стал Богом. Путь в Эдем
Шрифт:
– В бега, буржуй, собрался?
Упал и ткнулся лбом в треклятую плиту.
– Э, кончай, кончай! – вступился Упырь. – Товарный вид испортишь.
– Хуже не будет.
Подошла Кащеевна с коробкою в руках.
– Духалон?
Надежда извлекла пузырёк, повертела перед глазами.
– Не-а. Средство для очистки ванн.
Бомжи оживились
– Спиртяга?
– Ректификат.
– Цеди в котелок.
– А можа я неразбавленный пью.
– Выдавай Надюха по флакону.
– Допиваёте бульён, и ларисок дожирайте.
– Пускай флакон по кругу и котелочек – на занюх.
Кащеевна, едва не лишив головы, затащила мой торс на своё бедро.
– Хтой-то тебя так?
– Упал.
– Сейчас залижу – как на собаке заживёт.
И она принялась вылизывать царапины и ссадины моего лица.
О, господи! Я закрыл глаза. Опять этот запах. Отвратительный запах нечистот и гниющей плоти. Запах её рта.
– Будешь?
Открыл глаза – Кащеевна пристраивала пузырёк к моим губам.
– Средство для очистки ванн? Нет.
– Что ты понимаешь! Надо в рот набрать глоток, а потом запить – мягше бражки пройдёт.
Надя продемонстрировала культуру пития убойного напитка – крякнула, дыхнула, помотала головой.
– Прошла. Выпей, дуралей, веселее станет.
Реплики от костра:
– Смотри, как она его ласково – дуралей. Чует сердце, свадьбе быть.
– Сейчас мы её и забацаем. Уч-Кадушка принимай поповский сан.
Густой бас бородача отразил бетонный потолок:
– Венчается раба Божья Надежда рабу Божьему – Слышь, как тебя? Не помнишь? – рабу Божьему Звезданутому. Аминь.
Четыре глотки прогудели:
– Ами-инь.
– Да целуйтесь вы, черти! – басил Уч-Кудук, грозя дымящимся поленом. – Зря, что ль машу кадилом?
Увидев щербатый Надюхин рот, в страхе закрыл глаза. О, Господи!
– С таким не интересно – квёлый он, как жмурик, – отступилась новобрачная. – Надо его напоить.
Какие вопросы? Мне тут же протолкнули в рот горлышко пузырька, едва не выдавив зубы. Забулькала жидкость, задёргался кадык, пропуская её внутрь.
– Пей, буржуй, халява. Завтра нас коньячком угостишь.
– Вот, зараза, полфлакона оприходовал и не поморщился.
– Пустите-ка его – посмотрим, пробрало али нет.
Меня поставили на четвереньки. Я только помотал головой, давя отрыжку, а она хлынула изо рта жидкостью для очистки ванн.
– Вот зараза, всё добро в пыль. Не давайте ему больше.
Меня оставили в покое.
Я прилёг, пытаясь привести в порядок мысли – осознать, что имею, что могу противопоставить этой банде спившихся отбросов в защиту своей чести, достоинства и самой жизни. Но достал-таки ректификат – головка моя поплыла, поплыла, вальсируя, не давая сосредоточиться на главном. Чушь полезла всякая, философская – ну, прямо к месту.
Через всю мою сознательную жизнь проходила красной нитью женская тема. У меня не было приятелей кроме виртуального Билли. Папашка бросил нас, и было время, когда я его ненавидел, потом жалел, но никогда не уважал, не гордился, не брал в пример для подражания. Дед был суровым человеком и, как оказалось, весьма жестоким и коварным – мы стали врагами. Патрон давал отеческие советы, но чаще прислушивался к моим, профессиональным. Так уж получилось, что жизнь мою заполнили женщины – бабушка и мама, жёны и любовницы, дочери. И, конечно, это обстоятельство корректировало мои поступки, сформировало характер и определило судьбу, которую, впрочем, не следует хаять. Только вот ирония – на пороге в небытиё оказаться вновь в роли жениха полуторацентнерной макумбы.
Свадьбу играли с размахом. Подкинули дровишек в костёр – тьма убралась в углы. Надюха на выпивку не поскупилась, а в котелке ещё оставалась крысиная похлёбка. Подвыпившая компания веселилась от души. Зажигала невеста, сотрясая необъятными телесами.
– Я, бывало, всем давала по четыре разика
И теперь моё давало стало шире тазика.
Бомжи пустились в пляс. Филька Звонарь живописные выделывал кренделя на своих кривых недоразвитых.
– Ай-лю-лю, ай-лю-лю, поймал вошку на фую
Грязную вонючую, щас её замучаю.
– И-и-и, – Кащеевна по-цыгански откинула стан, сотрясая пудовыми грудями.
– Я, бывало, всем давала по четыре раза в день
А теперь моё давало получило бюллетень.
Ванька Упырь запылил вокруг, шаркая.
– Эх, оп твою мать, на свадьбе буду бичевать
Сыму с невесты рядницу, надеру ей задницу.
И хлопнул Надюху по внушительной ягодице. Та в долгу не осталась – топнула и отдавила приставале ступню.
– Я давала бы ещё, да болит влагалищё!
То, что они выделывали вокруг костра, свет его отражал на стенах здания, масштабную рисуя вакханалию. Да ещё бетонный потолок, усиливая, отражал голоса. Словом, кордебалет и опера на сцене полуночного театра абсурда. Вокальнохореографическое представление в исполнении отбросов общества. Кому-то в кошмарном сне такое не привидится, а мне, пожалуйста, реальное и дармовое зрелище.
А дармовое ли? Напляшутся бичи помойные, и пьяная десятипудовая дурнопахнущая Кащеевна навалится и изнасилует меня. Каково? Убойно. Впрочем, нет, конечно, ничего у неё не получится. Но даже сама попытка, даже мысль о ней вызывала в душе крайнее отвращение. Что предпринять, чтобы избежать её приставаний? Бежать, надо немедленно бежать отсюда прочь.
Я только поднялся на корточки, а голова моя поплыла кругом. Вернее всё вокруг побежало перед глазами – утюги за пирогами, пироги за башмаками….
Чёрт! Ещё одно следствие черепно-мозговой травмы – у меня отключился вестибулярный аппарат. Интересно, один или оба?
Как бежать, если я даже на ноги встать не могу – теряю ориентацию в пространстве? Ползком в двери, затеряться в темноте, дождаться утра…. А там видно будет. Сейчас задача – спасти свою честь.
Про честь загнул, конечно, но пополз. Как разведчик через линию фронта – левое плечо вперёд, правое…. И локтями, локтями упираюсь. Голова кружится…. до тошноты. Но земля рядом – лбом уткнусь, отдышусь и дальше.