Как я стал предателем
Шрифт:
Я так увлёкся воспоминаниями, что спохватился только в последний момент.. Я же самое главное спросить забыл.
Снова накрутил Москаля-Ямамото.
– Напомни, пожалуйста, номер корейца.
– Которого корейца?
– Ненастоящего, разумеется.
Он пошуршал бумажками и продиктовал. Цифры были мне совершенн незнакомы. Может, номер поменял. А может, я ему ни разу в жизни до этго не звонил.
Но, что удивительно, голос он узнал сразу.
– О, товарищ Шубин! Приветствую! Вы очень вовремя – у нас
– Расскажешь, как приду. Вы всё там же?
– Да, разумеется. Но ячейка растёт…
Я повесил трубку и вернулся к столу. Они что-то обсуждали по-английски, но при моём появлении тут же умолкли.
– Так что там с Гришей,– спросила Арина.
– Умер он. Это я уже сказал,– я снял куртку с вешалки и подумал, что сейчас всё равно слишком жарко, чтобы её надевать.
– Он тоже на Башне работал?
– Я не знаю, где он работал. Знаю, что умер. И мне этого достаточно. Пойдёмте, господа.
– Куда?– осведомился Эшенди.
– Смотреть на гражданское общество.
– Нам надеть маски?
– Не нужно. За пять минут дойдём. Тут недалеко.
Мы пошли тёмными улицами. Нужный дом нашёлся удивительно быстро.
Дверь подъезда обзавелась кодовым звонком. Я набрал пятнадцатую квартиру и меня впустило без малейших вопросов.
Краем глаза заметил, как Эшенди что-то проверил в кармане. Это он правильно.
Наконец, вот знакомая дверь. Она совершенно не изменилась, только покрашена.
Я позвонил. Дверь распахнулась. На пороге стоял подсохший, но совсем не изменившийся Павлик – коротко стриженный, взбудораженный, в заново пошитом по росту френче как у Ким Ир Сена.
За его спиной, в четырёхкомнатной квартире – дым коромыслом. Какие-то тощие личности сидели на диванах над полной пепельницей и пустой коробкой из-под торта и спорили с обилием корейских терминов. Среди них было даже два местных японских студента.
– Товарищ Шубин!– крикнул Павлик.– Вы как раз вовремя! Заходите, заходите. Вы должны помочь нам в разгроме этой оппозиции. Смотрите сами, они ставят сонбун вперёд чучхе! Ну разве так можно, а? Товарищ Шубин, не прячьте глаза! Вы ведь один здесь меня понимаете и полностью со мной согласны!
К похвалам от людей вроде Павлика я отношусь с подозрением. Правильно, если они тебя ругают. Когда Павлик начинает хвалить, проверь – ты делаешь что-то не то…
– Простите, что это?– спросил Эшенди, оглядываясь вокруг,– Кто все эти люди.
– Ростки гражданского общества, которые вы ищите. Вот на этом диване – Общество Солидарности с Северной Кореей. А на соседнем – Чучхейское Общество Солидарности с Северной Кореей. У них полным ходом партийная дискуссия. Разоблачают ревизионизмы друг друга.
– А…– Эшенди обернулся ещё раз,– А где же корейцы?
– В Северной Корее, разумеется. Разве можно оставить страну процветующего чучхе ради холодного острова бывших оккупантов, где нет кимчхи и правит ревизионист? Ни один разумный кореец не пойдёт на такое. Одним словом, оставляю вас на активистов. У них, кстати, есть отличные фотографии из Пхеньяна.
И в тот же момент выскочил за дверь и скатился по лестнице. Во дворе бросился бегом в боковую арку, по маршруту, который Эшенди знать не мог. Сделал два поворота, заскочил в трамвай и внимательно присмотрелся.
Хвоста вроде не было.
Так я во второй раз стал предателем.
6. Павлик Морозов жив
2 августа 1992 года
Японская Социалистическая Республика (Хоккайдо)
Центр острова, зона А возле Объекта 104
А каким было моё первое предательство?
О, сейчас расскажу.
Первое настоящее предательство – оно как первый экзамен, первый поцелуй, первый нетрудовой заработок.
Итак, когда завыла сирена, мы все трое были в лаборатории.
– Вернёмся?– спросил я.
– Можем попытаться,– отозвался Ямамото,– но скорее всего, это учебная.
– В случае учебной мы всё равно должны покинуть зону А.
– Я знаю,– произнёс он. И не тронулся с места.
Я подошёл к окну и попытался определить, что происходит на строительстве. Но сколько не вглядывался в солнечную даль, никаких перемен не заметил. За Снегозащитной рощей всё шло своим чередом и работало, как положено.
Но это ничего не значило. Я попытался припомнить. Как обычно и бывает, всё, чтотсказано на этот случай в инструкции, напрочь вылетело из головы. А ведь я инструкцию не только учил, но и сдавал.
– Слушая, ты не помнишь,– я обернулся к Антону,– в зоне Б положено прекращать, если учебная тревога?
– Даже если положено, они не прекратят,– как всегда невозмутимо отозвался Москаль-Ямамото,– Им начальство потом за простой всем конечности поотрываеь.
– Разве у них не одно начальство с теми, кто тревогу даёт?
– Ну ты тёмный! Строители – подрядчики Академии, заказчик – армия, а тревогу дают краболовы. Они даже не предупреждают, чтобы внезапней было.
– Глупость какая. Получается, если на Штыре и правда случится авария, на сирену все просто забьют.
– Если на Штыре и правда случится авария, но дадут Красную. Её ни с чем не перепутаешь. И знаешь, что?
Москаль-Ямамото посмотрел на Штырь, словно на Объекте 104 было что-то написано.
– Давай, говори.
– Если на Штыре и правда случится авария, то местным жителям уже никакая тревога не поможет. Вот так. Так что пусть гудят и жужжат, сколько влезет. Главное, чтобы Красную не включили.