Как я стал предателем
Шрифт:
– Я рад вас видеть,– сказал брюнет по-английски,– Эшенби, Джеймс Эшенби. Коммандер Военно-морского флота Соединённого Королевства Британии и Ирландии.
Я пожал ему руку.
– Пётр Шубин. Национальный институт теоретической геофизики. Научный работник,– я улыбнулся.
– Это значит, вы есть учёный?– спросил он по-русски с прежней улыбкой.
– Как говорил Ландау, учёными бывают собаки в цирке. А мы – научные работники.
– Мы вместе учились в Лицее,– сообщила по-английски Алина,– И уже тогда он был один
Эшенби слушал очень внимательно. Я никак не мог понять, что у него на уме.
Конечно, он птица высокого полёты, это и по манерам видно. Но ещё в лицее, с самого дня знакомства, я не сомневался, что Алина достойна любви британского аристократа или французского киноактёра, а не только лицеиста из Камифурано.
Смутило меня другое. Что, черт возьми, этот Джеймс Эшенби забыл на холодном и социалистическом острове? Чарующий Хоккайдо – не то место, куда англичанин поедет на медовый месяц.
Для любителей экзотики есть и более странные страны. Например, большая Япония. Для модных коммунистов – сталинские гостиницы Москвы и свежепостроенная роскошь Шанхая. Людям свободных взглядов – бордели Юго-Восточной Азии, где заказавшему пять девушек положен бонусный мальчик в подарок.
Но зачем ехать сюда? И как их вообще пропустили на остров? Документы можно подделать, фамилию сменить. Но лицо у неё то же самое, что в личном деле. И отпечатки пальцев, я уверен, тоже. Она даже причёску не поменяла.
Что здесь вообще происходит?
– А вы уже женаты?– спросил я. Чувствовал себя, конечно,глупо. Но ничего страшного. Молодому учёному такое простительно.
– Мы пока присматриваемся друг к другу,– Эшенден пригубил коктейль,– В таких делах не следует быть опрометчивым.
Принесли меню. Краболовка видела меня насквозь – я и правда проголодался. И заказал двойную порцию куриного терияки с рисом и неизвестным мне соусом антикутё. Потом взял коктейльную карту и покрутил в руках.
– А где же ром и пепси-кола, воспетые Майком Науменко?
– Есть ром с кока-колой,– ответил официант,– Он называется «Куба Либре».
– Кока-кола – буржуазный и империалистический напиток,– нравоучительно сказал я— Коку подают в МакДональдсах и американском управлении оккупационных войск. А пепси-кола – напиток рабочего класса. Он пришёл к нам в 1960-е годы, вместе с гордостью за советский космос. И до сих пор во всех рабочих столовках есть холодильник, и там – пепси-кола!
Официант пообещал смешать именно в той самой пропорции.
Арина тоже попросила коктейль – из безалкогольных, фиалковый.
– Как вы думаете,– спросил Эшенден,– это новомодный кооперативный ресторан или старое заведение, которое национализировали? Для государственного ресторана тут слишком хорошо кормят.
– Я думаю, он из новых,– ответил я,– и открыли его русские. Японец никогда не назовёт ресторан таким странным словом.
– А что оно означает? Его, насколько мне известно, нет ни в словаре Конрада, ни в английских. И даже вывеска на катакане. Я сначала решил, что это нечто английское.
– Это диалектное слово, оно означает «всегда». Так говорят только на Хоккайдо.
– Просто невероятно,– улыбнулась Арина,– Я прожила здесь пятнадцать лет и совершенно его не помню.
– Это слово вышло из моды, когда мы ещё в школу ходили,– я перевёл взгляд на англичанина,– Сейчас так только старики-досанко говорят. Из тех, которые и русский совсем не понимают.
Даже если Эшенди и знал, как называют себя местные японцы, он не подал вида.
– Я слышал, что настоящий заповедник довоенной японской кухни – это ресторан Сецугоан в Токио,– как ни в чём ни бывало продолжал он,– Бабушка Кадзу подаёт там изумительную белую рыбу. Когда будете в Токио – обязательно посетите. Если, разумеется, вам выдадут достаточно командировочных. И если вам это, разумеется, разрешено.
Принесли коктейли. Британец проводил официантку внимательным взглядом.
– Новые заведения обычно безопасны,– сообщил он,– Их служащие пока не завербованы. А вот кафе с мировым именем – просто набиты двойными и тройными агентами. Стоит вам сболтнуть что-то секретное в бильярдном зале сингапурского Бингли – и уже завтра это будет в отчётах всех уважающих себя разведслужб.
– Получается, если буду в Токио, то в Сецугоан мне нельзя?
– А что – вы знаете нечто секретное?
– Думаю, что не знаю. Но могу вдруг припомнить,– я улыбнулся,– Со мной это часто бывало на семестровых экзаменах.
– Кстати, об экзаменах. Вы ведь работаете над диссертацией?
Я как можно непринуждённей устроился с ром-колой в руке.
– Давно уже нет.
– Тогда зачем вы работаете в Институте?
– Там готовы платить за знание физики.
– Почему же вы не пойдёте, допустим, в школьные учителя?
– Им меньше платят.
– А если вам предложат больше?
– Я откажусь. Эта профессия слишком безопасна.
Арина подняла брови и чуть не поперхнулась ароматным фиолетовым коктейлем.
– Вы предпочитаете опасные профессии?
– Именно так. Те, где неумелые гибнут первыми.
– А что, в науке они гибнут первыми? Насколько мне известно, физические лаюоратории достаточно безопасны.
– Я работаю в поле.
– Получается, вы один из… камикадзе?
– Нас называют и так. Опасность – моя профессия.
– А Раймонд Чандлер – один из любимых авторов?
– Да. Хотя в летние месяцы я предпочитаю Бианки.
Я стукнул опустевшим стаканом по столу и дал понять официанту, что неплохо бы повторить.