Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция
Шрифт:
– Еще три слова, и я верну тебя в больницу. Христос должен быть прост и понятен, как волна.
Я вынул из рюкзака пуховой спальный мешок и протянул ему. Он, отказываясь, покачал головой и сказал, что удовлетворится шерстяным одеялом и подстилкой. Не став спорить, я хлебнул из фляжки и лег спать.
36
Разбудил меня громкий смех. Разлепив глаза, увидел, что смеется девушка лет восемнадцати. Она сидела рядом с Пашей и смеялась заразительным природным смехом. Под глазом у нее набирал красу синяк,
– Вас, конечно, зовут Магдалина? – спросил я, оценивая прилично ли расстояние между ней и Павлом.
Глаза ее застыли на мгновенье. С некоторым трудом оживив их, гостья сказала:
– Меня зовут Настей. Но клиентам я называюсь Магдой...
– Она на дороге работает, – прямо глядя, сказал Павел. – Ночью один дальнобойщик ее подобрал и выбросил потом из машины.
– И от этого ты такая веселая?.. – я испытывал удовольствие, глядя на собеседницу, ничуть не огорченную ночным своим несчастьем. Мне казалось, она чем-то внутренним освещает все вокруг, а то, что исходит от меня, преобразуется в ней в нечто большее, как в линзе. Преобразуется и складывается с ее светом в единое доброе излучение.
Вдобавок, кожа у девушки была белой и шелковистой. Вряд ли дальнобойщик мог ее оценить.
– Не грузи, начальник, – отреагировал Грачев на мою реплику.
– А ты и в самом деле Христос? – спросила она. Лицо ее попеременно выражало кокетство, надежду, страх, радость. Глаза удивляли чистотой.
– Да, – ответил я просто. – И я знаю, что ты хочешь.
– Что?
– Мужа невредного на всю жизнь, и чтобы умереть с ним в один день.
– В общем-то, да...
– А знаешь, почему ты сказала "В общем-то, да"?
– Почему?
– Да потому что в настоящий момент ты больше всего хочешь другое.
– Да, хочу... – согласилась, чуточку покраснев.
Природные девушки всегда как на ладони.
– Но это другое можно купить в магазине, а я не торговец. Я – Христос, и распространением Кока-колы не занимаюсь.
Магда чуточку огорчилась. Ей хотелось баночку Кока-колы. Хотелось подержать ее в руке, ощущая крепкими пальчиками упругий металл, подержать, колебля то так, то этак содержимое и добавляя по желанию пустоты.
Когда держишь что-то в руках, то чувствуешь себя увереннее.
Это обычный хватательный рефлекс приматов.
Люди сжимают в руке баночки, телефоны, поводки, близких. И чувствуют себя увереннее.
– Ну ладно, давайте мужа... – сморщила носик.
– Да ты не расстраивайся. Я найду хорошего, он подарит тебе эти несчастные штаны.
Ей хотелось иметь самые дорогие джинсы. Она была уверена: если бы у нее были джинсы за тысячу баксов, ее увидело бы больше народа. И все бы сказали: "Ничего девочка!"
– В самом деле, хорошего?!
– Определенно.
– Тогда пойдемте прямо сейчас?
– Можно и сейчас... – посмотрел я на синяк и припухшие губы невесты.
– Что, с ними муж будет хуже? – испуганно прикрыла ладошкой повреждения.
– Наоборот, лучше. Без них тебя любой возьмет...
– Он еще тебе не все сказал, – встрял Павел.
– Чего не сказал? – испуганно посмотрела.
– Что ты очень красивая, но одной разновидности красоты тебе определенно не хватает.
– Какой еще разновидности?
– Самоуважения.
– Да, Настенька, ты – богиня, – покивал я. А ошиваешься черт те с кем.
– Богов просто в нашем районе нет. А жить по-божески хочется...
– Ладно, хватит молю катать, пошли, – Павел решительно встал и направился на станцию.
Через четыре часа муж Насти нашелся в пригороде города Чехова. Я шел впереди, ведя ее за собой; Павел шел в арьергарде. Мужчины, попадавшиеся по пути, были либо так себе по внутреннему содержанию, либо не подходили по возрасту. Некоторые встретившиеся юноши были приятны лицом, но я чувствовал, что их хватит всего лет на шесть-семь супружеской жизни, и потому ими пренебрег. А мужа увидел сразу. Он, среднего телосложения, лет двадцати пяти, стоял с секатором во дворе ухоженного дома. Углядев Настю, застыл и стал думать: "Кто мог ударить такую девушку?!"
Я посмотрел на Павла, и он, подойдя к забору, спросил:
– Невеста не нужна? Самое то?
Спросил он серьезно, я и Настя смотрели серьезно, и эта серьезность не дала пресечься мысли парня, и она продолжилась, несмотря на то, что девушка была в вызывающих бордовых чулках и коротенькой плюшевой юбочке, с головой выдававших ее способ существования.
– Нужна, – буркнул парень, посмотрев на меня. – А вы кто такие?
– Это Христос, – показал на меня Павел подбородком.
Я не говорил, что шел, опираясь на посох, в верхней части которого веревочкой была прикреплена палочка, превращавшая его в крест.
– Да, Христос... – ясно улыбнулась девушка, подавшись ко мне плечом.
– Шутите?
Я улыбнулся высокомерно:
– Да нет, какие шутки? Доказать?
– Чудо, что ли покажешь?
– Можно и чудо.
– Какое?
– Огромное и чистое. Ты всю жизнь будешь счастлив с этой девушкой, и она будет счастлива с тобой. И люди вокруг вас будут становиться лучше и счастливее. Это не чудо?
Парень посмотрел недоверчиво. Я сказал:
– Чувствуешь, оно уже начало в тебя проникать?
Настя освободила руку и шагнула к забору. Они встали друг против друга.
– Кто это так тебя? – тронул он ее щеку.
– Да никто. С поезда спрыгнула...
Сказав, она почувствовала, что нисколечко не соврала (и это отразилось в ее глазах), почувствовала, что действительно спрыгнула с поезда, несшего ее от станции к станции по разменянной с детства жизни, спрыгнула с поезда, в окнах которого ничего было не увидать, спрыгнула с поезда, и теперь стоит на земле, на твердой своей земле, стоит с человеком, который как-то странно растворяет ее, прежнюю, снаружи, растворяет, наполняя изнутри живительным счастьем.