Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция

Белов Руслан

Я видел этот наш кристалл ясным зрением, и он казался мне уголком потустороннего рая, внедрившегося, может быть, чужеродно внедрившегося в наш страшно-вещественный мир, в котором не пиво делается для людей, а люди для пива. Он казался мне не вовсе не физически материальным телом, а кусочком Божьего тепла, согревающим этот рай. И я был частичкой этого тепла...

* * *

В кристалле были и Магда-Настенька со своим женихом. Они были заняты друг другом, и нам это было приятно, ибо их счастье, далеко лучась, освещало нам путь.

* * *

Из городка уйти не удалось – лишь только последний его домишко остался за нашими спинами, путь нам преградил выскочивший сзади черный "Мерседес". Из сопровождавшей его машины выскочили крепкие ребята и, спустя несколько минут, мы с Павлом в унисон думали, что багажники у "Жигулей" стоило бы делать просторнее.

38

Ночь прошла в замусоренном подвале старинного здания культового назначения – монастыря или церкви. Воду и хлеб на ужин принес человек в монашеском одеянии, и мы подумали, что история наша подошла к закономерному концу – церковь ереси не терпит. Утром явились трое дьяконов. Несколько охранников в защитной форме втащили стол, стулья, особая тройка уселась и принялась за работу.

Пока Павел сообщал им биографию и как дошел до жизни такой, я пытался втащить в наш кристалл дьякона, сидевшего посередине, и неудачно, может быть, потому что он, хотя и длинноволосый, был, тем не менее, бритоголовым. Все в нем было от бритоголовых – и взгляд, и ум, и комплекция. Убедившись в этом, я пал духом. Разговаривать мне удавалось лишь только с людьми, пытающимися что-то понять, да и чудесами я прочищал только таких. А этого в глазах тлела деревянно-металлическая уверенность в себе и своем идейном шампуре, занявшем место хребта.

– Нет, он меня распнет, – вздохнул я и посмотрел на дьякона, сидевшего справа от деревянно-металлического.

Это был поджарый фанатик с глазами, покрасневшими от ненависти к еретикам всех мастей. Если бы в детстве ему сказали, что земля – это море, он всю жизнь просидел бы в лодке, люто ненавидя не тонущих прохожих, ненавидя и бросая в них комья забортной воды.

– Этот тоже распнет, – решил я, и уставился в третьего. Острые серые глаза, плотно сжатые губы, постановка головы, манера сидеть – все говорило, что он человек действия, и действия, как правило, завершающегося нажатием спускового крючка.

– Неужели и у них есть соловьи-разбойники? – возопил я внутренне. – Господи, что же это такое? я ведь мечтал быть распятым за людей, но я никогда не думал, что сделают это такие несимпатичные личности.

– Ну ты даешь, – мысленно засмеялся Павел. – Думал, тебя распнут умные, интеллигентные или, на худой конец, просто добрые люди?

– Я не думал и не надеялся. Это... это казалось мне само собой разумеющимся...

– Римские солдаты казались тебе само собой разумеющимся? Благородные, мужественные, отдающие должное героизму? "Извините, гражданин, но я должен пробить этим сволочным гвоздем вашу божественную руку", – это ты рассчитывал услышать?

Тут обратились ко мне.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Христос, – ответил не я. Ответила моя дочь Полина из Южной Кореи, куда затащила ее мать. Она спала и втайне от матери и ее друга видела, что отец – не сволочь, а человек, существо, которому что-то подвластно.

– Это фамилия или имя?

– Это я.

– Понятно. Год рождения?

– 1951

– Вероисповедание?

– Вообще-то, по образованию я – атеист. Но...

– Что но?

– Ну, видите ли, Бог для достижения своих целей использует всех, в том числе и атеистов. Знаете, однажды у Нильса Бора, знаменитого физика, спросили, почему у него над дверью прибита подкова, ведь он по всем видимостям не верит в то, что они приносят счастье. На это Бор ответил: "Я слышал, что подковы приносят счастье и тем, кто не верит в чудесные их особенности". А если серьезно, то Бог сделал меня атеистом, чтобы я, по глупости своей душевной не заделался лицемерным католиком, нервозным шиитом или, упаси, Господи, адвентистом седьмого дня, свидетелем Иеговы, или харей Кришны...

– Понятно. Семейное положение?

– Холост в который раз.

– Занятие?

– Я ж говорил...

– Что вы говорили?

– Я – Христос.

– Вы имеете в виду, что все мы являемся свидетелями второго пришествия?

– Нет, не второго, – ответил я и рассказал, как пришел к открытию, что каждый человек есть Сын Божий и является потенциальным Христом. И потому порядковый номер моего пришествия определить можно лишь приблизительно.

Закончив, я посмотрел на судей, и мне раскрылось, что никакие они не служители глубоко уважаемого мной православия, создавшего и сохранившего Россию, а люди, или представители людей, решивших использовать мои способности в целях личного обогащения.

– Иногда до тебя долго доходит, – сокрушился Павел Грачев.

– Ты, что, думаешь, они хотят нас использовать?

– Факт. Будешь в подпольном цехе воду в вино превращать.

Я почернел. Меня о чем-то спрашивали, но я не слышал, хотя и отвечал. Перед моими глазами стояла старая и нечистая по краям чугунная ванна, полная водопроводной воды, под моими пассами постепенно превращавшая в "Три семерки" сомнительного качества.

– Может, обрушить своды? Пусть они погибнут? Или позвать младшего лейтенанта? Он давно ждет нашего сигнала.

– Зачем обрушить? Зачем позвать? Ты забыл, куда мы с тобой идем?

– На Голгофу...

– Так вот она, милая! А ты хочешь идти к ней кругами? До маразма? Или попозже, насладившись людским признанием?

– Ты прав, – подумал я.

– Нам просто остается с честью все вынести, и мы своего добьемся.

– Чего добьемся?

– Десяток ублюдков поймут, что они ублюдки, и что Отец их точно покарает. И сотни, может, тысячи людей, лишний раз убедятся, что не все люди сволочи и мокрицы, и терпеть им станет светлее.

Я молчал, пытаясь распроститься с жизнью, отдать, так сказать, конец, к ней прикрепляющий. Павел, чувствуя, что это плохо получается, продолжил обработку:

– Понимаешь, мы должны умереть, чтобы зло в нашем поединке проиграло, и проиграло не в результате вмешательства ОМОНа в масках и беспорядочной стрельбы, а просто, один на один проиграло.

– Но если мы выйдем отсюда, столько всего можно будет сделать...

– Мы уже все сделали. Мы были чудотворцами, и стали лицедеями, на которых можно зарабатывать деньги. А это конец. Воду в вино – вот что нам теперь светит в нашем отечестве.