Как закалялась корпоративная культура
Шрифт:
Так получилось, что в детский сад я не ходил. Почему? Даже моя мама в уже зрелом возрасте мне не смогла этого объяснить. Папа был все время на службе, мама работала кассиром в маленькой булочной на Беговой улице, а я все время был дома один. Если вы помните историю Москвы, то как раз в это время по улицам разгуливал маньяк – знаменитый Мосгаз, и нам запрещали открывать двери кому бы то ни было. Наше поколение еще называли «дети с ключом на шее»: когда мы выходили на улицу, ключ от квартиры и в самом деле висел на шее на веревочке. У меня был точно такой, и когда я возвращался домой, а в квартире никого не было, то долго стоял у входной двери, потому что не мог дотянуться до замка, было высоко. Так я стоял до тех пор, пока кто-нибудь из верхних соседей не проходил мимо и не помогал мне открыть.
Да, уже в пять лет я ходил на улицу один и гулял рядом с домом или во дворе с деревянной горкой посередине. В каждом дворе был дворник, который знал все и всех. Он очень строго следил за порядком, и мы его страшно боялись: у него была огромная метла, а вечером он мог и сообщить родителям о нашем плохом поведении. Наказание было простое – стояние в углу лицом к стене. Два часа. Это правда.
Уже в наши дни я регулярно приезжаю на велосипеде туда, подолгу стою под окнами нашей квартиры номер 85 на втором этаже, непременно захожу во двор, который в детстве мне казался огромным, а сейчас маленький, но всегда очень чистый и аккуратный.
Мы жили довольно скромно. Чтобы было понятнее, скажу, что мандарины мы с сестрой видели только раз в году – на Новый год, когда мама их вешала на елку. Для детей нашего поколения Новый год был настоящим праздником: в этот день мы ели мандарины и шоколадные конфеты. В остальное время о подобных вкусностях мы могли только мечтать. Ну разве что в день рождения что-то еще сладенькое перепадет.
Итак, днем я оставался дома один и, когда все взрослые расходились по своим делам, бродил по длинному коридору, кухне, своей комнате, иногда заглядывая в замочную скважину в соседскую – она закрывалась на ключ. И каждый раз я проходил мимо холодильника. Как-то раз ради интереса открыл дверь этого урчащего «пузача». Напомню, что мне было около пяти.
Сказать, что я обомлел, – не сказать ничего. Там лежало много разной вкусноты, но что я прекрасно помню даже сейчас – яблоки, которые лежали в нижнем прозрачном ящике. Много. Они были такие красивые, как описывал Пушкин в «Сказке о мертвой царевне». Яркие, сочные, желто-красные, лоснящиеся. Я замер. Такой вкусной красоты я еще не видел. Мне так захотелось этого яблока, что я даже описать это сейчас не могу. Я закрыл дверь и пошел в свою комнату.
Весь мир превратился в ящик с яблоками. Я больше ни о чем другом не мог думать. Но они – чужие. Они не у нас. Но я очень хочу. Как быть? Время идет, и скоро соседи вернутся, а сейчас холодильник стоит один, а яблок там много. Очень много. Я снова подхожу к холодильнику, открываю дверцу, беру самое красивое яблоко, немного перемешиваю их сверху и ухожу в свою комнату.
Несколько минут я смотрел на это яблоко. Потом его вытер чем-то и… съел. Я никогда в жизни не ел ничего более вкусного. Мне кажется, что даже сейчас я чувствую его сладость и аромат. Вечером, когда обе семьи уже были дома, я ждал, что что-то произойдет, но ничего не случилось. А на следующий день я опять остался дома один. Сходил погулять, а когда вернулся, то подошел опять к чужому холодильнику. Прошли сутки, а ящик с яблоками продолжал стоять у меня перед глазами. Я открыл дверцу, взял еще одно яблоко и пошел в нашу комнату.
Второе яблоко я съел быстрее, чем первое, и уже с меньшим трепетом – ведь в прошлый раз ничего не случилось. То же самое произошло и на третий день. Я успокоился совсем, а когда на четвертый день уверенно подошел к холодильнику за очередным яблоком, то увидел, что холодильник обвязан вокруг тонкой металлической цепочкой, застегнутой возле ручки на маленький замок. Я еще подумал: «Ну какие же странные соседи!»
Наступил вечер. Клавдия Дмитриевна привела Ирку из садика, пришла тетя Вера и чуть позже дядя Володя в красивой форме полковника. Мой папа был тогда старшим лейтенантом. Выйдя в коридор, я натолкнулся на тетю Веру. Она спросила, дома ли моя мама. Я ответил, что нет. Тетя Вера сказала мне, чтобы я передал маме, чтобы она зашла вечером к ним и взяла меня с собой. Мама приходила с работы в половине восьмого. Для меня всегда приход в комнату к соседям был приятным моментом. Они жили очень хорошо: уютная, большого размера комната с дорогой мебелью, телевизором и постоянными конфетами на столе.
Мама пришла с работы вовремя, уставшая, и я ей сказал, что нас ждут соседи. Мама ответила, что сейчас умоется, переоденется – и пойдем. Я с нетерпением ждал этого момента.
Когда мама была готова, мы постучали в дверь комнаты соседей – и услышали: «Войдите». Клавдия Дмитриевна, дядя Володя и Ирка сидели на диване лицом к нам, а тетя Вера на стуле рядом. Мы с мамой прикрыли дверь и встали перед соседями. Тетя Вера посмотрела сначала на меня, потом маме в глаза и сказала то, что я помню всю жизнь: «Елена Захаровна, знаете ли вы, что ваш сын – вор?»
Мама пошатнулась, я взял ее за руку, и мы посмотрели в глаза друг другу. Я никому не пожелаю увидеть такие глаза своей матери. В них были боль, отчаяние, унижение, мука, бессилие. За свои двадцать восемь лет моя мама впервые чувствовала себя столь униженной, стоя перед семьей полковника, где четыре пары глаз буквально впились в нее. Затем тетя Вера в деталях рассказала маме про мою любовь к их яблокам.
Я не буду описывать заслуженное мною наказание после этой унизительной для нашей семьи встречи. Но в пять лет я вколотил в свое сознание главную мысль и главный принцип жизни:
Воровать я не буду никогда. Моя мама не заслужила того, чтобы ее сын был вором. Воровать нельзя!
Уважайте коллег. Тех, с кем вы работаете рядом. Только тогда вы сами будете уважаемым.
Не прощайте воровство. Укравший однажды обязательно украдет еще раз. Об этом договаривайтесь «на входе».
Часть 2
Скажи мне, кто твои друзья
Так мы и жили в пятиэтажке на Хорошевке. Ближайшей станцией метро была «Краснопресненская». Сиреневой ветки метро, как и многих других, тогда еще не было, они были запущены гораздо позже. На улицах часто появлялись старьевщики и точильщики, криками оповещая жителей района о своем прибытии. Точильщики ходили по этажам, неся станки с ножным приводом, и точили за копейки все, что им давали. Но я больше любил старьевщиков, потому что им можно было за игрушку – маленькую обезьянку на резинке – отдать старую обувь или белье. И я постоянно просил маму дать мне что-нибудь из ненужного, чего, как вы сами понимаете, у нас и не было.
Деньги до реформы 1961 года были еще старые, образца 1947 года. Из-за большого размера в народе их даже называли «сталинские портянки». Когда мой папа один раз в месяц приносил домой зарплату и вываливал деньги на стол (обычно это были купюры мелкого достоинства), они превращались в гору. Военные в советское время получали хорошие деньги и составляли элиту общества. А фраза «слово офицера» имела реальный вес. В таксофоне на улице звонок стоил 15 копеек, а в каждом троллейбусе и автобусе сидел злобный кондуктор, который «обилечивал» пассажиров. Проехать зайцем было практически невозможно. Над головой у кондуктора была натянута веревочка, которая вела в кабину водителя, и пока кондуктор не дернет за нее, троллейбус или автобус не отправлялся. Грудь кондуктора была украшена кучей билетных рулонов разного цвета, так как проезд до разных мест стоил по-разному.