Каким ты вернешься? Научно-фантастические повести и рассказы
Шрифт:
— Я тоже прошел через это, — вполголоса произносит Николай Иванович. Поверьте, это пройдет.
Отрицательно качаю головой — слова здесь не нужны.
Бросаю взгляд на Кима. Он копается в каком-то ящичке, не смотрит в нашу сторону. Но по его напряженной позе я догадываюсь, что он прислушивается к разговору.
Николай Иванович крепче сжимает мое плечо:
— Вы много изведали в своей жизни и горя и радости — радости любви и семьи, мужества, борьбы. Но какую наибольшую радость знали вы? Без чего жизнь показалась бы вам бесполезной?
— Радость познания, творчества, — отвечаю и быстро добавляю:
— Но она немыслима без борьбы, без любви, без всего остального…
Лицо Николая Ивановича светлеет.
— Поверьте, — повторяет он, вкладывая в свои слова убежденность, которой совершенно невозможно противиться. — В вас есть то же самое, что и в нас — людях двадцать первого века. Вы будете счастливы.
Звуки его голоса долго не гаснут, блуждают эхом в зале.
Кажется, стоит позвать — и они вернутся.
У двери вспыхивает зеленая лампочка.
Ким подходит к нам, извиняется:
— Меня вызывают. Еще увидимся. Викентий Никодимович, мне необходимо у вас кое-что узнать по внутриклеточному обмену. Поможете мне?
Киваю головой, стараюсь скрыть вспыхнувшую гордость.
Последняя его фраза многого стоит, если учесть, что ее сказал так по-будничному деловито этот простой и милый молодой человек. Скажи мне это самый крупный ученый девятнадцатого века, я не был бы так доволен.
Когда-то меня преследовали за мои взгляды, отвергали мои работы, запрещали опыты, объявляли безбожником. Церковными догмами пытались зачеркнуть факты, хотя я говорил только о синтезе клетки и, конечно, представить не мог восстановление личности.
Тех, кто разделял мои взгляды, было очень мало, слишком мало даже для душевного удовлетворения. Как я мечтал тогда встретить больше смелых людей, которые бы поддержали меня! Как хотелось, чтобы скорей было создано такое общество, где не нужно скрывать самых дерзких мечтаний.
И вот свершилось. Эти люди поняли меня, как поняли Николая Ивановича.
Они позвали нас, чтобы вместе трудиться. Значит, я жил и работал не напрасно. Я нужен потомкам — через годы, через века — нужен! Есть ли счастье выше этого?!
Откуда-то начало доноситься равномерное гудение. Возможно, это работают машины и аппараты, создающие живую ткань.
И я думаю, что вот мне и удалось увидеть завершение работы, в которую вложил всю жизнь. «Время зависит от скорости движения», — сказал Николай Иванович. Я добавлю: и от направления движения. А мы двигались только вперед — через невзгоды иа неустроенность жизни, через ссылки, через злобу и тоску, через саму непреложность времени. Теряли близких, ошибались, искали. Даже умирая, мы падали вперед… Мы складывали дела и мысли, как песчинки и камни, чтобы вымостить дорогу для потомков.
Так я пришел в этот мир — удивиться и поверить в то, что казалось невозможным.
Ведь и раньше, отвергая это точными расчетами, мы верили в него воображением. А человек так уж устроен- если он вообразит что-то и сильно захочет, то обязательно. осуществит.
Так было всегда. Все, что можно вообразить, можно осуществить — это давно стало нашим непроизносимым девизом.
Я шагнул через столетия — тот и не тот, старый и новый, — чтобы увидеть, как осуществилось в таких же строгих расчетах, в каких мы его отвергали, «невозможное».
КАКИМ ТЫ ВЕРНЕШСЯ?
Научно-фантастический рассказ
Дочке Маринке посвящаю
Нет, ее поразили не слова — слов девочка не могла точно вспомнить: кажется, спросил, почему она плачет. Но голос… Он звучал совсем не так, как другие… И такой ласковый, что она заплакала сильнее. Словно сквозь мокрое стекло заметила его озабоченную улыбку. Девочке показалось, что она ее уже видела очень давно. Вот только вспомнить не могла…
— Тебя кто-то обидел?
Девочка отрицательно покачала головой. Он поспешно добавил:
— Я не собираюсь вмешиваться в твои дела. Просто мне скучно гулять одному. А тут вижу: ты идешь да еще плачешь…
Девочка недоверчиво улыбнулась. Мокрое стекло перед ее глазами начало проясняться.
Она вспомнила, как учитель сказал: «Вита Лещук, ты виновата и должна извиниться перед Колей». Она тогда упрямо закусила губу и молчала. «Ну что ж, ты не поедешь на экскурсию. Побудешь дома, подумаешь». Не могла ведь она рассказать, как было на самом деле. Вита Лещук не доносчица.
Пусть уж лучше ее наказывают…
— Послушай, девочка, я-то знаю, что виновата не ты, а Коля.
«Знает? Но откуда?»
— Послезавтра я лечу на день в Прагу. Хочешь со мной?
Девочка вздрогнула, остановилась. Тоненькая и легкая, с пушистыми волосами, она сейчас до того была похожа на одуванчик, что хотелось прикрыть ее от ветра.
«Послезавтра наш класс летит в Прагу, а меня не берут…» Вита подняла голову и внимательно посмотрела на незнакомца.
Он был высокий, с несуразно широкими плечами, нависающими как две каменные глыбы. Может быть, поэтому он немного горбился. На треугольном лице с мощным выпуклым лбом все угловатое, резкое. Даже брови напоминают коньки «ножи». А глаза добрые и тревожные.
— Проводить тебя немного? — И быстро добавил: — А то мне одному скучно.
Вита молчала, и он снова заговорил:
— Я расскажу тебе свою историю — может быть, ты захочешь мне помочь…
Против этого девочка устоять не могла:
— Хорошо, рассказывайте.
Медленно пошла дальше, покровительственно поглядывая на него. И он шел рядом, пытаясь приспособиться к ее шагам.
— Видишь ли, в Праге у меня очень много дел. Все их за день одному ни за что не переделать. А если ты согласишься полететь со мной и хотя бы выполнишь мое поручение на фабрике детской игрушки, я справлюсь с остальным. Ну как, согласна?