Какого цвета ночь?
Шрифт:
Свою головокружительную карьеру предпринимателя Чипанов начинал во времена оны, и начинал он ее довольно скромненько. Он родился в так называемой лесопарковой зоне столицы, в тихом и уютном Славгороде, в семье скромной работницы финуправления и обыкновенного преподавателя мясомолочного техникума, искалеченного войной. Детство у него было довольно голодное и ничем не примечательное. А вот юность… Виталик с младых ногтей решил, что в жизни он будет продвигаться по политической линии. И поэтому планомерно совершал восхождение от секретаря комсомольской ячейки в педагогическом вузе до первого заместителя председателя Славгородского райисполкома.
Однако путь по партийной вертикали был самой скромной и незначительной частью
Внешне все обстояло отлично, однако душа первого заместителя все же просила большего. Чего-то ей не хватало, этой душе, чтобы в полной мере ощутить всю прелесть скоро преходящего человеческого бытия. И, только войдя в рамки почтенного возраста, Чипанов понял, чего именно, — денег. Именно деньги, а не власть, не карьера, не принадлежность к партийной элите, стали казаться ему единственной возможностью получить независимость и от людей, и от общества.
На отдыхе в Крыму, в цековском санатории, Чипанов познакомился с авторитетным человеком, ни фамилии, ни звания которого он тогда не знал. Звали этого человека Самвел. В книге отдыхающих он был записан как Тер-Карапетянц, что, как минимум, выдавало его принадлежность к армянской национальности. У Самвела были гладкий, почти лысый череп, пронзительный взгляд, проникающий в мозг собеседника, и плохие, кривоватые зубы. Он носил белый костюм с черной рубашкой, вокруг него всегда вились стайками, как назойливые насекомые, самые привлекательные женщины, перед ним трепетали швейцары, официанты и горничные санатория — те, кто на Чипанова, как на мелкую административную пешку, не обращал внимания. Все объяснялось просто — этот человек был богат. Очень богат. В тени великой системы социалистического производства этот первый капиталист, подпольный промышленник, цеховик из Еревана, ковал свои тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч… Но не долларов, естественно, а рублей.
Конечно, он не просто так клепал поддельные штаны «Леви Страус» — у Самвела были большие связи и среди армянских воров в законе, и среди руководства республики. Эти две линии обороны позволяли ему находиться на относительно безопасном расстоянии и от тех и от других. Очевидно, он платил и тем и другим, и платил так много, что и те и другие позволяли ему шиковать открыто, с апломбом нувориша.
Самвел отчего-то заинтересовался мелким служивым товарищем из Подмосковья. Подпольный капиталист засиделся в своей виноградной республике, ему там было тесно. Как ни странно, ему тоже не хватало денег. Еще больших денег. И он решил пойти в наступление на столицу. Но ему нужна была официальная «крыша» и человек, хорошо знающий местные условия. Завоевание столицы он решил начать с дальних ее рубежей. И Славгород показался ему идеальным местом для стартового прыжка…
Поэтому с юга Чипанов уезжал полный заманчивых планов относительно своего будущего благосостояния. Да и воздух в середине восьмидесятых был уже совершенно другой — в нем носились свежие ароматы свободы предпринимательства, запахи частной инициативы.
— И деньги наши, и идеи наши… Ваше — только ваше «да», — сказал Самвел, стоя в белом костюме у белого «линкольна» (невиданная штука по тем временам), провожая безвестного заместителя председателя в Симферопольском аэропорту.
Новый альянс капитала и власти стал приносить плоды скромненько, но уверенно. Первым (но не последним) очезримым итогом совместного предприятия стал новенький видеомагнитофон в доме у Виталия Васильевича и нутриевая шуба жены. За этими последовали и другие «реалии» процветания. Дело росло и развивалось как на дрожжах.
Самвел вскоре уже официально превратился из подпольного Ротшильда в видного
Чипанов не стал обижаться на Самвела. Не стал делать ему пакости и настраивать против него руководство района. Он поступил умнее — решил сам заняться хозяйственной деятельностью. Используя свои связи, получил в аренду небольшой заводик по деревообработке на окраине города и открыл там цех по производству маек с аляповатыми «импортными» надписями. Трикотаж был отечественный, красители — отечественные, производители — тоже отечественные, а вот майки получались импортные. Чудны дела твои, Господи!
Вскоре майки сменились джинсами-варенками, джинсы — итальянской мебелью местного производства, мебель — голландскими окорочками, а окорочка в свою очередь безмолвно пали под натиском чуда двадцатого века — компьютеров.
Районный исполком давно уже лишился своего верного бойца, город Славгород давным-давно лишился своего выдающегося жителя, а Москва приобрела удачливого, почти законопослушного коммерсанта, умело скрывавшего (как новобрачная скрывает давнюю потерю девственности) свое партийное прошлое и службу у власть предержащих. Несколько десятков миллионов, заработанных на торговых операциях, Чипанов вложил в производство спиртного.
Новое предприятие, не требовавшее огромных капитальных вложений, сразу же сделалось необычайно прибыльным. Спустя год спиртзаводов было два, еще через полгода — три, а потом они размножались, как кролики, в геометрической прогрессии. Производственные мощности фирмы «Славгородтрейдинг» размещались по всем окрестным районам: в Подольске, Клину, Можайске, Наро-Фоминске, Одинцове.
Дело росло и расцветало на радость хозяину и на радость дававшим «крышу» браткам, которых сосватал Чипанову Самвел, еще в бытность свою подпольным коммерсантом. Сам Тер-Карапетянц уже давно покоился в сырой могиле. Ему «помазали лоб зеленкой» за какие-то темные дела еще в начале девяностых. До Виталия Васильевича доходили смутные слухи, что честный промышленник не вовремя изменил своему жизненному кредо — иметь дело только с товарами народного потребления — и переключился на провоз и реализацию наркотиков, за что и был наказан теми, кому он в ажитации вседозволенности перешел дорогу.
Однако набирающая силы капиталистическая власть все туже и туже закручивала налоговые гайки, превращая частную коммерцию в невыгодный бизнес. Браткам плати, государству плати… Что тогда бедному крестьянину на жизнь останется? Так, одни слезы… Чипанов рано понял, что хотя и говорят: ласковый телок двух маток сосет, но нынче ситуация другая, целых две матки, охочие до «зеленых хрустов», тянут из него все жизненные соки. Он решил ограничиться одной, более доброй, та, которая играла по раз и навсегда установленным правилам, предпочитая не пилить сук, на котором сидит, — уголовная «мама» оказалась более ласковой.
Потом, ощутив прелесть безнаказанности и неподотчетности, Чипанов стал втихую гнать левую водку, неучтенную продукцию. По бумагам выходил спиртовой заводик с одной мощностью, с которой небольшие налоги отстегивались государству, а на деле — в десять раз большей, с которой государство не имело ничего, но зато соответствующие криминальные структуры получали неплохой навар.
И вот наконец-то к закату жизненного пути к Виталию Васильевичу пришло то чувство уверенности в собственных силах и собственном благосостоянии, которого он ждал не один год. Уже меньшие суммы он вкладывал в производство, позволяя себе небольшую прихоть или баловство, например вишневый «Шевроле-Блейзер-Т15», напоминающий своей мощью армейский грузовик или ракетный тягач, с бронированными дверями и пуленепробиваемыми стеклами, баком на сто двадцать литров, или молодую жену, наконец…