Калевала
Шрифт:
Отправилась мать на поиски пропавшего сына: волчицей бежала она по болотам, медведицей рыскала в чаще, как зайчиха, скакала по полю, точно выдра переплывала озера и реки. Встречались ей на пути скалы — расшвыривала их заклятием, преграждали дорогу деревья — наземь валила стволы, окружала ее трясина — хворостом гать мостила через топи… Долго искала — но не нашла пропавшего Ахти. Отчаявшись, спросила она у дуба о сыне, и ответил ей дуб неохотно:
— Плох мой жребий: тешут из меня колья, режут дубины, изводят на дрова, рубят и жгут на подсеке. О себе бы позаботиться — не до твоего сына!
Пошла мать Лемминкяйнена дальше искать свое родимое чадо, и повстречалась ей на пути дорога. Спросила
— Выпала мне жестокая участь, — сказала в ответ дорога, — то бегут по мне собаки, то верховые мчатся, то ногами путники топчут — о твоем ли мне сыне думать?
Отправилась мать куда глаза глядят и шла до ночи, пока не выплыл на небо острый месяц.
— Месяц ясный! — обратилась она к ночному светилу. — Не видел ли ты моего сына, золотого моего яблочка, серебряной моей веточки?
— До того ли мне? — ответил месяц. — Один я поставлен ночью на страже. Всю темную зиму блуждаю я по небу
и в жестокий мороз освещаю страны — лишь летом дает мне солнце отдых.
Снова ни с чем отправилась мать Лемминкяйнена в путь, не зная, кого бы еще расспросить о сыне, а когда вышло навстречу ей солнце, то взмолилась она к нему, как к последней надежде, ибо если и всевидящее солнечное око не ведает о бедном Ахти, то напрасны тогда все ее поиски. Но ответило солнце, что известно ему о несчастном Лемминкяйнене и тяжелы его вести: погиб Ахти в глубоких водах Туонелы — разрублен на части и отдан водопаду в темных недрах Маналы.
Зарыдала о потере мать, но так велика была ее любовь к Лемминкяйнену, что не убила в ней надежду и эта весть.
Скоро собралась она к кузнецу Ильмаринену и попросила его выковать грабли с медной ручкой и железными зубьями — в сто сажен должны быть зубья, и в версту должна быть ручка. Так и сделал Ильмаринен, великий кузнец, и по обычаю хороша была его работа.
Взяв с собою эти грабли, спустилась мать Лемминкяйнена в нижний мир к берегам черной Туонелы. По пути упросила она солнце, самому Укко светящее, сойти с небес и посветить так, чтобы пар поднялся в подземных странах, чтобы уснуло злое племя Туонелы и ослабло царство Маны. Вняв материнской беде, спустилось солнце на развилку березы да так засветило, что поднялся в нижнем мире пар и погрузил в дрему злое племя, оставив страну Маны без сил. А как уснули в подземной Туонеле все молодцы с мечами, мужи с копьями и старики с дубьем, оставило солнце березу и взлетело на прежнее место.
Направилась мать Лемминкяйнена вдоль шумного потока, бороздя граблями дно черной реки, но ничего не нашла в бурливых водах. Тогда зашла она по колено в волны, глубже опустила грабли, провела ими по течению и против и выловила из глубин рубашку сына, подцепила его чулки и шапку. Смирив свою тяжкую печаль, зашла мать по пояс в воду, вновь опустила грабли, и подцепили тогда железные зубья большой сноп. Поднялись грабли, но не сноп показался над потоком Маны — зацепили зубья тело бедного Лемминкяйнена. Вытянула мать на берег печальную добычу и увидела, что, кроме жизни, не хватает в рассеченном теле частей — нет руки, бедра, головы и спинных костей. Заплакала мать над сыном, и — тут как тут — прокаркал ей ворон:
— Не оживают мертвые — гляди: уже сиги его поели, и щуки ободрали плечи. Брось тело обратно в реку Туонелы — пусть станет там герой трескою или обратится тюленем.
Но не послушала мать черную птицу, не бросила сына в воду — снова опустила она грабли и до тех пор бороздила дно подземной реки, покуда не отыскала все недостающие части.
Принялась затем мать составлять молодое тело Лемминкяйнена: стала примерять кость к кости, считать и связывать жилы — складывала она сына таким, каков он
Собрала мать тело Лемминкяйнена, составила кости и скрепила жилы — вроде то же оно, что было прежде, но зияют на нем раны и нет в нем жизни. Поняла старушка, что не обойтись ей без целебных медовых мазей — не залечить без них иссеченного тела, не пробудить биение сердца, не открыть сыну уста для дыхания и песен. Позвала она пчелу, легкого человечка, царицу лесных цветов, и попросила ее слетать в душистую Метсолу, в благовонную Тапиолу, — попросила осмотреть ароматные цветочные чашеч-ки и принести к сумрачным берегам Туони пыльцу, нектар и медовые соты.
Все исполнила пчела — слетала в душистую Метсолу, в благовонную Тапиолу, собрала пыльцу и нектар, высосала на лугах сто цветов расцветших, сварила языком целебный мед и принесла его матери Ахти. Приняла старушка мазь, натерла Лемминкяйнену раны, заврачевала несчастному растерзанное тело — и срослось мясо, затянулись раны, сошлась рассеченная кожа: лежит Ахти как живой, только не бьется его сердце и молчат уста.
Тогда вновь позвала мать пчелу и попросила ее слетать в иные страны — за девять морей, на дальний остров с медовыми полянами, где живет племя малых людей.
— Там, в новом доме Тури, в жилище Палвойнена, где дым выходит в дыру на крыше, — сказала мать Лемминкяйнена, — варится благодатный мед и чудодейственные мази, что лечат лучше всех земных снадобий. Принеси мне, легкий человечек, этих мазей, чтобы помогла я беде сына!
Полетела пчела за девятое море — без отдыха мчалась три дня, ни присев по пути ни на камыш, ни на прибрежную иву, — и отыскала среди равнины вод остров с медовыми полянами. Там, в доме Тури, нашла она в глиняных кувшинах и медных котлах готовый мед и сваренные мази: были котлы у малого племени шириною в палец, а у кувшинов горла — с ноготь. Все мази собрала пчела и, жужжа, поспешила обратно: семь чашек несла она на спине, шесть полных чашек держала в лапках.