Калевала
Шрифт:
— Бабья это погибель, а не смерть для мужа, — рассмеялся Лемминкяйнен. — Справлюсь я с такой бедой: сотворю чародейством из ольхи всадника, чтобы поскакал он вместо меня мимо скалы, а сам обернусь уткой и нырну под орлиными когтями. Расскажи-ка лучше о второй смерти.
— А вторая погибель такая: еще через день пути увидишь ты поперек дороги ров, что без конца и начала протянулся с восхода на закат. Наполнен этот ров горячими камнями, раскаленными глыбами — многие мужи пытались перейти этот пышущий жар, но все сложили там головы.
— Нет, не про меня эта смерть, — сказал удалой Ахти, — знаю я и на это средство: из снега вылеплю богатыря и отправлю
— Через день пути за этим рвом, — сказала Лемминкяйнену мать, — будет узкое ущелье — ворота в Похьолу. Там бродят во мраке волк и медведь, которых добыл Ильмаринен в чаще Маналы, — поставила их Лоухи охранять проход в угрюмую Сариолу. Пожрали они уже не одного богатыря и тебя растерзают, как прочих.
Усмехнулся на это Лемминкяйнен:
— Пусть ягненка рвут на части — этой погибели даже скверный богатырь не по зубам, а я ношу пояс героя! Накину я волку колдовскую узду на пасть, оплету медведя цепью — тем и кончится моя дорога.
И тогда призналась Лемминкяйнену мать, что три эти ужаса, три погибели для мужа, ждут его в самой дороге, но когда дойдет он до мрачной Сариолы, то найдет чудеса пострашнее — огорожено селение хозяев Похьолы железным частоколом из копий, которые поднялись от земли до неба, а вместо прутьев переплетены эти копья змеями, связаны железные копья гадюками — играют они хвостами, шипят, поднимают головы, пускают яд и высовывают жала. Но одна змея там всех страшнее — лежит она на самой дороге, в сто сажен длиною и шириною в добрую лодку, шипит раскрытой пастью и лишь его одного дожидается — только один Лемминкяйнен ей нужен.
Но и на этот раз не испугался удалой Ахти.
— Пусть дети от змей гибнут, — сказал он матери, — а я справлюсь с гадами без заклинаний, голыми руками. Не раз уже убивал я гадюк — помнят мои руки холод змеиной крови и склизкость гадючьего жира. Никогда не буду я добычей для змеиной пасти — сам растопчу проклятых, прогоню с дороги и свободно пройду к жилищам Похьолы!
— Сынок, — без надежды уже сказала мать Лемминкяйнену, — не ходи ты в жилища Сариолы — там сидят мужи с мечами, шумные от хмеля, озлобленные от питья: заколдуют они тебя остриями блестящих мечей! Посильней и похрабрей тебя приходили в Похьолу герои, но сгинули от чар. Или забыл ты, как в прошлый раз съездил в Сариолу? Отыскала я тебя в дремотных водах порезанного на куски, измерил ты реку Маналы, черное ее течение, и был бы там посегодня, если бы не бедная твоя мать. А еще знай, что двор хозяев Похьолы огорожен кольями: по черепу насажено на каждом, и лишь один пока не занят — то место для твоей головы.
— Не сладить со мной лапландцам, — упрямо ответил Ахти, — сам я их всех заколдую и порублю на части! Дай мне кольчугу, а я возьму отцовский меч — долго он лежал холодным, истосковался без дела.
Надел удалой Лемминкяйнен кольчугу, повесил верный отцовский Клинок на стальной пояс, взял в руки отцовскую секиру и, обнажив меч, качнул им, как черемуховой веткой.
— Сыщется ли кто в Похьоле, кто бы свой меч померил с этим? — спросил он весело.
Сняв со стены крепкий лук, улыбнулся Ахти и сказал горделиво:
— Лишь того я в Сариоле признаю героем, кто тетиву на моем луке натянуть сумеет!
Так, снарядившись для боя, велел веселый Лемминкяйнен рабу закладывать сани, чтобы отправиться ему на пир к злым слугам Лемпо. Послушный приказанию, запряг раб гнедого коня, и уже можно было удалому Ахти
— Раз решился ты ехать — делай как знаешь, — сказала ему у порога мать. — Только вот тебе совет: как поднесут тебе кружку, то, прежде чем выпить, загляни на дно ей — будут там черви и лягушки.
И еще сказала мать, проводив Лемминкяйнена к воротам:
— Если все же доедешь ты до пира, то веди себя не заносчиво — садись на полсиденья, ступай на полполовицы. Будет это достойно, и тогда, быть может, не раздразнишь ты сариольских мужей!
Наконец сел Лемминкяйнен в сани, ударил коня плеткой с жемчугами в рукояти, и понеслись сани вдаль, к полночным странам. Недолго он проехал, как увидел стаю глухарей, что поднялась из-под копыт ретивого коня и отлетела в чащу: осталось от птиц на дороге несколько перьев; поднял их Ахти и положил в кошель на поясе, решив, что могут они в пути при нужде сгодиться.
На исходе дня вдруг зафыркал испуганно гнедой конь и остановился без вожжей на дороге. Поднялся Лемминкяйнен с сиденья саней, взглянул вперед — все так, как говорила ему мать: идет дорога мимо огненной реки, посреди нее пылает скала, а на скале сидит горящий орел и изрыгает пламя горлом. Заметила огненная птица, мечущая перьями искры, Лемминкяйнена и спросила его с громким клекотом:
— Куда, герой, путь держишь?
— Еду я на свадьбу в Похьолу, — ответил удалой Ахти. — Дай мне, Лемминкяйнену, дорогу — проеду я у края реки!
— Как не дать дорогу путнику, а Лемминкяйнену — тем паче! — крикнул орел огненной глоткой. — Ступай ко мне в горло — вот куда тебе путь лежит! Там уж ты попируешь — навек отдохнешь в моей утробе!
Разинул орел клюв, расправил пламенные крылья, но Ахти, достав из кошелька собранные на дороге перья, свалял их в комок, потер между ладонями, и вылетела из его рук стая глухарей. Бросил Лемминкяйнен всю стаю в глотку, а сам хлестнул коня и проехал по дороге невредимым.
Помчались сани дальше, и еще день без устали несся конь на полночь, а к исходу того дня вновь испугался и, заржав, стал как вкопанный. Поднявшись с сиденья, посмотрел Лемминкяйнен вперед — и опять все вышло по словам матери: пылала поперек пути пропасть, полная раскаленных камней, и не видно было ей конца и края ни на восходе, ни на закате. Подумал Ахти, как ему быть, и обратился к Укко с песней:
— Укко, неба потрясатель, Облаков водитель грозный! Пригони из далей тучи: С полночи пошли большую, Грузную направь с заката, Пригони с восхода тучу И с иных краев студеных — Ты ударь их надо мною, Снег пошли сажени на три, Высотой с копье героя На пылающие камни, На пожар, сидящий в глыбах!Услышал Укко удалого Ахти, согнал надо рвом тучи и от милости своей послал снег на раскаленные камни. Завалили тяжелые хлопья шипящие глыбы, и встало во рву озеро из растопленного снега. Разгулялись по озеру буйные волны, но не тревожили они Лемминкяйнена — чародейством возвел он ледяной мост над пропастью и бесстрашно переехал на другой берег. Так спасся он второй раз от уготованной ему гибели.