Калевала
Шрифт:
Во всех пробудил радость своим пением вещий старец, одной хозяйке Похьолы не до веселья — пробралась она тайком в светлую Калевалу, чтобы новую беду накликать на ненавистную землю… Дошли звуки кантеле и голос певца до месяца и солнца: вышел месяц из своей избы и спустился на кривую березу, чтобы лучше слышать звонкое кантеле, вышло следом солнце из своего золотого замка и село рядом с месяцем на сосну, чтобы внимать с ликованием песням вещего старца, — тут и подкараулила их злая старуха Лоухи. Схватила она с сосны солнце, а с березы месяц и унесла в угрюмую Похьолу, где заперла их на тяжелые засовы в недрах железной горы.
— Никогда не выйдет из утеса на волю месяц, — сказала злорадно старуха Лоухи, — и не будет вовек светить на небе солнце, если сама я не дам им свободу!
Как только укрыла хозяйка Похьолы месяц
Повисла над землей ночь без просвета, спустился густой всеобъятный мрак. Темны сделались дома Вяйнёлы, и даже наверху, в небесных пределах, окутала темнота жилище грозного Укко. Тяжко стало жить без света и огня в бесконечной ночи, и затосковали люди. Не понравилось и Укко, что подевались куда-то месяц и солнце: вышел творец небесной тверди на край темной тучи посмотреть — не виден ли где месяц и не светит ли солнце, но не смог отыскать пропавшие светила. Тогда достал Укко огненный меч и выбил в небе за звездной оградой горящим клинком живую искру. Ту искру спрятал он в шитый золотом мешочек, а его положил в кованую серебряную шкатулку. Отдал держатель мира искру деве воздуха, чтобы нянчила она ее и выросли под опекой девы новый месяц и новое солнце. Сев на край высокого облака, принялась дева качать и баюкать огонь в золотой люльке на серебряных цепях, чтобы рос он сильным и ярким, дабы потом озарить весь мир. Гладила она пламя перстами, нянчила искру на руках, но так случилось, что выронила нерадиво малютку из рук.
Содрогнулось небо, распахнулись двери воздуха, и помчалась огненная искра красной каплей вниз. Шипя в толщах туч, прошла она сквозь все девять небес и упала на землю.
Увидел летящую искру старый Вяйнемёйнен и сказал Ильмаринену:
— Пойдем разузнаем, что за огонь спустился с небес на землю.
И отправились герои в путь — туда, куда упало небесное пламя. Долго шли они в темноте под холодными звездами, пока не вышли к реке Неве, разлившейся перед ними в широкое море. Стал тут мудрый Вяйнемёйнен строить в ближней роще лодку, а кузнец Ильмаринен взялся делать сосновые весла и еловый руль. Скоро управились они с работой, а как спустили лодку на воду, решил вещий старец узнать у матери своей Ильматар: где дальше искать им упавшую искру. Позвал Вяйнемёйнен дочь творения, прекрасную Ильматар, и тут же явилась она из реки навстречу его лодке.
— Куда путь держите, герои? — спросила Ильматар.
— Пропал бесследно из наших жилищ огонь, — ответил Вяйнемёйнен, — живем мы теперь без радости во мраке — оттого и собрались мы в дорогу, чтобы отыскать пламя, упавшее на землю с края облака.
— Нелегко будет найти то пламя, — сказала прекрасная Ильматар. — Наделало оно уже немало зла на земле!
И поведала дочь воздуха о том, как упала искра красной каплей с небесных равнин творца, где сам Укко высек его огненным мечом, и, пройдя воздушные просторы, скатилась сквозь дыру для дыма в новое жилище Тури, в новый дом Палвойнена. Там, в жилище Тури, принялся огонь за бесчинства и дурные дела: опалил бороду хозяину, сжег груди деве и сгубил жаром дитя в колыбели. Отошел ребенок в жилище Маны, ибо создан был для смерти, для погибели от мук в жгучем пламени, — мать же его не отправилась в царство Туони, потому что умела заклинать огонь и знала, как изгнать его из дома: через игольное ушко, через отверстие в топоре выставила она искру наружу.
Бросившись прочь от жилища Палвойнена, стала жечь искра поля и болота, а потом скатилась в волны озера Алуэ, и, заблистав красным огнем, вскипели его воды. Поднялось озеро из берегов от дико бушующего пламени, и плохо стало рыбам в своем доме — погнал их огонь на скалы. Решил тогда поймать искру ерш, но не догнал ее. Устремился за ней кривошеий окунь, но ускользнула она и от окуня. Тогда взялся сиг изловить огненную искру — в два счета настиг ее и проглотил злое пламя.
Вновь вступило Алуэ в берега, опустилось на привычное место, но вскоре почувствовал сиг, пожравший искру, жгучую боль внутри и заметался в ужасе у мысов, сиговых островов и утесов семги. Видя такие страдания, пожалела сига пеструшка и проглотила его, чтобы прекратить несносные муки. Но вскоре сама она почувствовала огненный жар во чреве и заметалась от боли у подводных утесов семги и щучьих пещер. Сжалилась над несчастной пеструшкой серая щука и, желая избыть ее страдания, пожрала бедную целиком, без остатка. Однако вскоре испугалась щука, ибо принялось саму ее нещадно жечь пламя. Заметалась щука у мысочков и скал с крикливыми чайками, но никто не захотел помочь ей, чтобы, убив, избавить от страданий. Так и плавает серая щука в водах Алуэ, терзаемая жаром огня и не способная сама утолить мучения.
Поблагодарив Ильматар за рассказ, отправились Вяйнемёйнен с Ильмариненом к озеру Алуэ, где на берегу ободрали можжевельник и связали из мочала сеть, скрепив ее ивовой корою. Протянули они готовый невод по отмелям и косам, возле подводных скал и гротов семги, возле сиговых островов, поросших стройным камышом, и по илистым заливам, но не смогли поймать ни серой щуки, проглотившей искру, ни иной рыбы — слишком крупны были ячеи в сети из мочала.
Стали, потешаясь, дивиться рыбы, и сказала щука щуке, прошептал сиг сигу, и семга спросила семгу:
— Или уже мертвы умелые сыны Калевы, которые вязали сети из льна и пугали рыб шестами?
Услышал старый Вяйнемёйнен обидные рыбьи речи и ответил им:
— Живы еще герои Калевалы — если один умрет, то два ему на смену родятся! Есть у них и длинные колотила, и найдутся на страх вам льняные сети!
44. Вяйнемёйнен возвращает огонь в очаги Калевалы
Чтобы изготовить льняной невод для серой щуки, созвал Вяйнемёйнен людей Калевалы, и вспахали они поле близ озера Алуэ, а сам вещий старец вырыл из-под пня подземного червя Туонелы, хранившего льняное семя, и взял из его запасов на посев сколько надо. Отыскав на берегу золу от сгоревшей некогда лодки, удобрил мудрый Вяйнемёйнен пашню и посадил лен в сухой пепел.
За одну летнюю ночь, которую не отличить теперь было от дня, ибо светили в небе лишь льдистые звезды, встал на поле богатый лен. За один летний день, который сделался теперь близнецом ночи, убрали и ощипали девицы лен, замочили его и просушили, помяли и растоптали стебли, расчесали и разложили по связкам. Следующей ночью намотали девы и жены лен на веретена и спряли крепкие нити, а молодцы принялись плести из тех ниток невод и вязать веревки, чтобы крепить к сети поплавки и грузы. Прилежно и споро работали калевальцы и уже к утру изготовили сеть — в триста сажен была она длиною, и сто сажен было в ней по краю.
Привязав к низу камни, а к верху — деревянные поплавки, опустили молодцы невод в воду и потянули его вдоль озерного берега. Но хоть были они усердны, а, вытащив сеть, нашли в ней лишь склизких ершей, костлявых окуней да плотвиц, богатых желчью. Увидев это, сказал старый Вяйнемёйнен Ильмаринену:
— Пойдем сами потянем сети, иначе не будет от ловли проку!
Вдвоем искусно закрыли они залив, поставили невод от мыса до пристани и, взявшись за бечеву, вытянули полные сети: было в них много окуней и пеструшек, были лещи и семги — всякая была рыба, но не нашлась лишь та, ради которой плелся невод.
Тогда довязал Вяйнемёйнен сеть по краю, и стала она длиною в пятьсот сажен — ровно в версту.
— Поставим невод от берега подальше, — сказал мудрый старец кузнецу, — и протянем по глубинам через озеро.
Так и сделали Вяйнемёйнен с Ильмариненом: поставили сеть на озерных глубинах и потащили ее второй раз через воды. При этом запел вещий старец заклинание:
— Велламо, морская дева В тростниковом одеянье! Ты наряд сменить не хочешь — Камышовую рубашку И накидочку из пены? Если нам поможешь в лове, Дам тебе из льна рубашку, Полотняную на плечи — Ту, что дочь луны соткала, Солнца дочь ей пряла пряжу. Ахто, омутов владыка! В пять сажен возьми-ка слегу И пройдись по дну усердно, Тростники шестом проведай — В невод наш гони всю рыбу Из заливов и затонов, Из лососьих ям и сомьих Нор, гони из глубей черных!