Калиакрия (Собрание сочинений)
Шрифт:
– Погоди, матушка, еще не так прыгнем в Турции! – отвечал ей, довольный произведенным эффектом Суворов.
Император Иосиф, осмотрев Херсон, не отказал себе в удовольствии упрекнуть сиятельного князя.
– Ваши укрепления выведены наскоро, – показывал он ему рукой, – Фасы слишком длинны, а куртины, наоборот, коротки, верхи небрежны. На мой взгляд, не все благополучно и в вашем флоте, ведь корабли из сырого дерева!
Путешествие
Потемкин особо не возражал. Яркое солнце дробилось в бриллиантах его перстней.
– Рядом турки, а потому мы все делаем торопясь, и на них оглядываясь. Придет время, все поправим как должно. Пока же ждать десять лет пока лес корабельный высохнет нам некогда. Флот нужен сегодня, и он у нас есть, а это главное!
Секретарь императрицы Храповицкий, тем временем, торопливо записывал ее слова: «Народа здесь… великое множество и разноязычие с большей части Европы. Смогу сказать, то мои намерения всем крае приведены до такой степени, что нельзя оных оставить без достодолжной похвалы. Усердное попечение везде видно и люди к тому избраны способные».
Затем по приглашению Суворова Екатерина решила было посетить Кинбургскую крепость, что разместилась на конце длинной песчаной косы против турецкого Очакова. Но затем от этого намерения пришлось отказаться. Приезд русской царицы на черноморские берега и без того всполошил турок. По существу, с приездом в Херсон из Константинополя российского посла Булгакова и австрийского Герберта, там собрался настоящий международный конгресс, обсуждавший вопрос закрепления России в северном Причерноморье.
Турки оставаться равнодушными к столь явному демаршу не были намерены, а потому Константинополь срочно выслал к Очакову свой линейный флот. Подойдя к самому Кинбурну, армада турецких кораблей недвусмысленно ощетинилась сотнями орудий. Впрочем, Екатерина турецкой демонстрации нисколько не испугалась и долго наблюдала за ней с берега.
– Султана я нисколько не боюсь, но война нам сейчас ни к чему! – говорила она всем. – Нам нужно еще хотя бы десять мирных лет, чтобы укрепиться, но к достойному отпору мы готовы и сейчас! Французскому ж послу графу Сегюру, чье правительство не без оснований считали главным подстрекателем турок к войне, она заявила тут же напрямую:
– Эти паруса! – итог интриг вашего кабинета против меня!
Граф неловко оправдывался:
– О, ваше величество, действия Высокой Порты вызваны лишь военными демаршами дюка Потемкина! Она стишком испуганна!
17 мая Екатерина покинула гостеприимный Херсон. Теперь ее путь лежал в Крым. У Перекопа кортеж императрицы встретили донские казаки атамана Иловайского. Джигитуя, с гиканьем носились они перед изумленными зрителями.
– Импосибл! – развел руками посол английский.
– Дас ист фантастиш! – обрел дар речи посол австрийский.
На подъезде к Бахчисараю в почетный эскорт вступили крымские татары. Бывшая столица разбойного ханства встретила российскую самодержицу толпой длиннобородых мулл во главе с муфтием. Императрица остановилась в ханском дворце. С особым интересом осмотрела комнаты бывшего гарема.
– Ведь это золотая клетка! – печально сказала она, сопровождавшему ее Потемкину. – Бедные женщины, ведь они старились и умирали, не покидая этих стен!
В тот вечер Екатерина писала в Петербург: «Весьма мало знают цену вещам те, кои с уничижением безолазили приобретение сего края: и Херсон, и Таврида со временем не только окупятся, но, надеяться можно, что если Петербург приносит восьмую часть дохода империи, то вышеупомянутые места превзойдут плодами бесплодные места».
А царский поезд уже подъезжал к Инкерману. Теперь, поражая взор именитых путешественников, в эскорте кортежа мчались на тонконогих конях обворожительные греческие девушки – амазонки. Дочери неукротимых корсаров, они бесстрашно поднимали на дыбы своих скакунов.
– Это словно сказка Шахерезады! – улыбалась императрица.
– Это сказка, ставшая явью! – отвечал ей светлейший князь.
На берегу моря гостям устроили павильон для обеда. Когда же все расселись за столами в предвкушении обильной трапезы, внезапно упал занавесь и взору потрясенных вельмож и послов предстал во всем своем блеске новорожденный Черноморский флот. В тот же миг Потемкин взмахнул платком и стоящие на рейде корабли грянули дружным артиллерийским залпом.
Пораженный увиденным, граф Сегюр записал в свой путевой дневник: «Все придавало Севастополю вид довольно значительного города. Нам казалось непостижимым, каким образом в 2000 верстах от столицы, в недавно приобретенном крае, Потемкин нашел возможность воздвигнуть такие здания, соорудить город, создать флот, утвердить порт и поселишь столько жителей; это действительно был подвиг зонной деятельности».
Черноморские ж корабли, меж тем, отсалютовав императрице, открыли внезапно ожесточенный огонь по стоящему на берегу макету крепости. Свистели ядра, летели разнесенные в щепу бревна укреплений, вспыхивали в местах метких попаданий брандскугелей деревянные бастионы. Едва смолк последний залп к берегу лихо подошел гребной катер.
– Прошу вас посетить флагманскую «Славу Екатерины»! – склонил голову перед императрицей Потемкин.
Гребцы четко держали весла «на валек». По одному борту сидели блондины, по другую, наоборот, брюнеты. Садясь в катер, Екатерина поприветствовала матросов:
– Здравствуйте, друзья мои!
– Здравствуй и ты, матушка, царица наша! – дружно ответите те.
– Как далеко я ехала, чтобы только увидеть вас! – улыбнулась черноморцам императрица.
– Да что этакой матушке-царице с этого станется! – услышана она внезапно для себя весьма двусмысленный комплимент.
Удивленная Екатерина обернулась к стоящему подле, начальнику Севастопольской эскадры графу Войновичу:
– Какие ораторы, твои матросы!
История сохранила имя этого матроса – Иван Жаров.
Гости на шлюпках объезжали стоящий на якорях флот. Матросы выстроены по реям, отовсюду несется «ура». Катер Екатерины подходит к парадному трапу корабля своего имени. Императрица поднимается на борт. Теперь она в форме полного адмирала с тремя положенными по чину золотыми пуговицами на обшлагах мундира. Граф Войнович представляет ей своих капитанов: