Калиф на час

Греков Юрий

Катарина лежала у самого обрыва. Это было ее любимое место. Уголок, отгороженный, как ей казалось, от всего мира. С одной стороны рощица бетулей и густые заросли черной бромберии. С другой - обрыв. Двадцать метров над водой, а сколько уходит в серую глубину, бог знает. Катарина любила приходить сюда после еженедельной экскурсии в комнату смеха. В будний день выбраться не удавалось, после работы нужно еще часа два упражняться дома на арифмометре: крутить ручку равномерно и быстро, плюс-минус полсекунды. Если не тренироваться дома, реакция притупляется, и тогда может случиться... Катарина старалась не думать о том, что произойдет с нею, если она станет причиной задержки раз навсегда отлаженного процесса. А вот в выходной - другое дело. Обязательная групповая экскурсия в комнату

смеха и битье зеркал по команде старшего группы занимало два часа. И хотя тренироваться на арифмометре нужно было и в выходной, Катарине все-таки удавалось выкроить часок, чтобы прийти сюда, к обрыву. В первое время ей здесь чего-то не хватало, и прошло немало дней, прежде чем она догадалась: тишина, никаких привычных звуков. И неожиданно это ей понравилось, хотя и показалось странным: как это может понравиться тишина? Оказывается, может. Катарина просиживала у обрыва, обхватив колени руками и вглядываясь в серую воду, пока обе луны не обегали небо раз двадцать. А иногда и дольше. Но хоть вокруг не было ни души, она ни разу не решилась снять лицо; впрочем, оно ей не мешало.

Хозяйка, у которой Катарина снимала одну из двух комнат, несколько раз пыталась узнать, куда это уходит Катарина в выходной день. И расспрашивала она квартирантку не только потому, что по закону Охраны Тайны была обязана каждую неделю письменно докладывать в квартальный участок Стражи о всех мелочах, но и потому, что за несколько лет как-то непривычно привязалась к Катарине. Но Катарина ловко уходила от ответа, ей ни с кем не хотелось делиться своей неожиданной тайной.

Но в последнее время Катарина с тревогой стала замечать, что кто-то кроме нее нашел сюда дорогу. Однажды она даже подобрала окурок сигары, втоптанный во влажную землю, и с отвращением швырнула окурок в воду.

Сегодня Катарина лежала у самого обрыва, вглядываясь в ту неразличимую полоску, где серое небо сливалось с серой водой, и раздумывала о том, что двоюродному брату Эльзы очень идет его темно-серый мундир добровольца Стражи, и о том, что, может, он все-таки когда-нибудь пригласит ее в ресторхауз, куда несовершеннолетним вход Запрещен без спутника. Катарине было двадцать, и должны были пройти еще долгих три года, прежде чем она получит право обратиться с прошением в участок Стражи; и тогда ей, может быть, выдадут билет с серой полоской, дающий право раз в месяц приходить на час в ресторхауз и на групповое посещение фильм-дома дважды в полгода.

Первая луна выплыла из-за бетулевой рощи, и минуту спустя вынырнула вторая. Катарина поднялась: пора домой. И тут внизу, под обрывом, послышался всплеск и мужской голос скомандовал:

– Быстро!

Катарина осторожно наклонилась над обрывом. Внизу, почти у самой стены покачивалось что-то длинное, отливающее металлическим блеском. Сквозь серую воду было видно, что над поверхностью только меньшая часть огромной металлической сигары. Из круглого люка, посреди "сигары", снова послышалась резкая команда.

Царапая по металлу подкованными ботинками, на небольшую палубу выбралось семь или восемь человек. Катарина смотрела сверху, поэтому лиц не видела, но серо-зеленые мундиры Охотников она узнала сразу, и порадовалась, что они ее увидеть не могут. Никто не имеет права заговорить с Охотником, и даже офицеры Стражи первыми отдают честь серо-зеленым и стараются поскорее пройти мимо. А вообще им лучше не попадаться на глаза...

Вдруг Катарина заметила, что примерно на середине обрыва от него медленно стала отделяться огромная глыба, и чуть не вскрикнула: глыба опускалась прямо на людей. И только то, что они, несомненно видя опасность, нисколько не обеспокоились, удержало ее. И с удивлением она слепила, как глыба медленно опустилась на воду, едча не .коснувшись субмарины, и образовала широкий трап. Снова раздалась команда, и Охотники рассыпались редкой цепочкой, сдернув с плеча шмайсеры. Из люка один за другим поднялись на палубу два десятка человек в разорванной одежде. У некоторых были окровавлены лица, и у всех руки были скованы за спиной. Подгоняемые окриками Охотников, они прошли по каменному трапу, и, 'когда последний исчез в невидимом

сверху входе, Охотники один за другим попрыгали в люк. Люк тут же захлопнулся, и огромная металлическая сигара стала быстро таять ,в серой толще воды. Одновременно скала бесшумно поднялась на свое место, и через минуту никто бы не мог догадаться, что здесь что-то произошло.

Катарина вскочила, отряхнула колени, и вдруг за ее спиной раздалось:

– Что вы здесь делаете?

Катарина испуганно обернулась. Рослый мужчина с форменным лицом унтершуцмана Стражи пристально смотрел на нее.

– Что вы здесь делаете?
– повторил он.

– Гуляю, - нерешительно ответила Катарина.

– В запретной зоне?

– Я не знала...
– попыталась оправдаться Катарина. Она действительно видела на дороге, ведшей к этому месту, какие-то знаки, но не придала этому значения.

Шуцман вынул блокнот.

– Кто вы? Адрес?

– Ката...
– Катарина запнулась на мгновение и четко, как положено, отрапортовала: - младший арифмомейстер Службы Счета, номер 1247 дробь три. Квартал номер восемнадцать, тридцатый блок, квартира Эльзы Ратте...

– Хорошо. Садитесь в машину. Только тут Катарина заметила стоявший за кустами фургон Стражи.

– Зачем?

– Я подброшу вас.

– Но здесь же недалеко!

– Садитесь.

Машина затормозила на углу.

– Выходите. Вон ваш блок.

Катарина вылезла из машины и, уже подходя к дому, вдруг инстинктивно поняла, что избежала какой-то непонятной, но серьезной опасности...

Дон Эдуардо был в прекраснейшем расположении духа, и только что прочитанная информация даже несколько рассмешила его. Заботливо подобранная и переведенная "чертовой машиной" подборка заметок из газет, только что доставленных "оттуда", как уже по привычке именовал дон Эдуардо некогда родной мир, могла развеселить и менее веселого человека.

Он снова перечитал коротенькую заметку из какой-то то ли голландской, то ли нидерландской газеты, - в географии он был не особенно силен, о чем и не сожалел нисколько - наплевать, скоро ни этой Голландии не будет, ни вообще географии.

"Кто предупредил оборотня?" - называлась заметка. Куртис ухмыльнулся. "Гаага. 20 ноября. Здесь состоялось экстренное заседание второй палаты парламента, созванное в связи с бегством из страны бывшего нациста Петера Лентена. Лентен, участвовавший в годы минувшей войны в массовых расправах над жителями оккупированных районов Польши и Советского Союза, исчез через день после того, как было принято решение о его аресте. Ряд депутатов подверг резкой критике органы юстиции, в результате попустительства которых преступнику удалось скрыться. Отвечая на вопросы парламентариев, министр юстиции вынужден был признать, что бегство эсэсовского палача накануне ареста вряд ли можно назвать случайным совпадением. Он признал также, что в "деле Лентена" были допущены серьезные ошибки. Ответ на вопрос, кто предупредил нациста и куда он бежал, должен быть получен в результате специального правительственного расследования", Дон Эдуардо хмыкнул и громко сказал: -Держи карман шире. Как бы не так, "должен быть получен"... Шиш вам!

Он знал, что говорил: позавчера по его приказанию этот самый Лентен, человек опытный, был назначен начальником охраны концентрационных заводов. "Должен справиться, - решил Куртис.
– Молодцы все-таки помощнички у этого подлеца Мехельмердера, прямо из-под носу парня уволокли. А то вполне могли шлепнуть эти самые голландцы..."

Пробежав наскоро вторую заметку, а вернее, ее последний абзац: "Катер морской охраны не обнаружил на судне никого. На камбузе стояла свежеприготовленная пища. Судьба экипажа по сей день - загадка", - Куртис подумал: "Кому загадка, а кому и нет". Он взял сводку, поступившую из Управления Набора Рук. Управление сообщало, что из двенадцати рейдов в Пространство-1 доставлено триста пар рук, снятых в различных точках выхода с четырнадцати судов. Пробежав список названий, Куртис встретил знакомое помянутое в только что прочитанной заметке, и снова подумал с некоторым злорадством: