Калифорнийская славянка
Шрифт:
– Ну, что же… Дело сие очевидное и я согласна. Только надобно, я полагаю, о сем деле поговорить в Сенате с генерал-прокурором Вяземским.
– Он уже здесь, Ваше величество, и я его в дело посвятил.
– Как здесь? Когда успел?
– Так ведь сегодня четверг, государыня. День его доклада по сенатским делам.
– Ах, да…Я совсем, видно, заработалась, что и дни недели забыла… Хотя совсем не мудрено – ведь я работаю как лошадь.
– Истинно так, государыня,- подтвердил Олсуфьев, - я
– Спасибо, Адам Васильевич. Слава Богу, что хоть Вы меня понимаете… Ну так зовите сюда князя без всякой очереди, коли дело столь спешное.
– Слушаюсь,- склонился в поклоне Олсуфьев и вышел из кабинета, а когда тут же возвернулся, то следом за ним в кабинет императрицы вошёл генерал-прокурор Сената князь Вяземский.
Он был назначен на эту важную чиновную должность совсем недавно, но правил делами с великим тщанием, и Екатерина была им весьма довольна. Во всяком случае за внутренние дела империи, за её финансы, да ещё много за что она была спокойна, полагаясь на своего генерал-прокурора и её доверенное лицо в Сенате.
– Здравствуйте, Александр Алексеевич,- приветствовала со своей неизменной улыбкой императрица вошедшего князя.
– Здравия желаю, Ваше величество,- поклонился Вяземский и, подойдя к Екатерине, поцеловал протянутую ему императрицей руку.
– Как Ваше здоровье, князь?
– Да пока Бог миловал, здоров.
– Ну и хорошо, коли так. А то ведь дел-то у вас много. Из-за сего даже уныние бывает. Нет ли его у Вас теперь, Александр Алексеевич?
– Нет, государыня. Следуя Вашему наказу, все тревоги и огорчения я всегда оставляю у порога дворца Вашего,- улыбаясь, сказал Вяземский.
– Похвально, князь. Я не устаю всем повторять, что нельзя никогда предаваться мнительности и обидам, надо не унывать, а бороться с разными невзгодами, надеяться и верить в успех. Не так ли, Адам Васильич?
– Точно так, государыня,- подтвердил Олсуфьев.
– Тогда садитесь рядком да поговорим ладком,- показала Екатерина на обитые белым с разводами шёлком стулья и, смеясь, добавила.
– Поболтаем…
А когда Вяземский с Олсуфьевым уселись, продолжила:
– Ну, коли, Вы, Александр Алексеевич, знакомы с письмом тобольского губернатора, то скажите о сем своё мнение.
– Да тут говорить много не надо, государыня. Предложение губернатора Чичерина следует принять. Ведь речь идёт о приобретении новых земель в российское владение, новых людей в российское подданство, о закреплении нашем на всех островах Алеутских, а в будущем и на матёром берегу Аляски. Промышленным людям от тамошнего пушного богатства прямая выгода, а, стало быть, и госудаству российскому. Вот Вам, государыня, моё мнение.
– Спасибо, князь. Слова Ваши меня обрадовали и убедили. Я никогда не стесняла ничьего мнения, но часто имела и имею своё собственное. Честно скажу я Вам, что к той окраине империи я относилась прохладно, полагая, что сие дело далёкого будущего, а ближайшие наши действия обращены должны быть на полуденные страны. Я и сейчас мечтаю о русском стяге на Чёрном море и о кресте на храме Святой Софии в Царьграде. Море должно быть русским, каковым оно и было, а Стамбул должен стать вновь Константинополем! Ужель я не права?
– Ещё как правы, государыня,- заговорил Вяземский,- Великое дело -утвердиться нам на Чёрном море и на Босфоре. Вновь сделать Царьград столицей православной веры нашей, а Крым присоединить к России. Да только и на Восточном океане мы тоже давно интерес имеем. Ещё государь Пётр Первый мечтал о большой земле американской, а наши мореходы ходили у тех берегов и при нём и после него
– Мне сие ведомо, Александр Алексеевич. Знаю я и про Дежнёва, и про Хабарова, про Беринга с Чириковым…Я сама на днях читала наказ Петра Великого, собственною его рукою написанный перед самой кончиною. В том наказе повелевает он узнать: не соединяется ли где земля российская с американскою. Да велит поспешить с делом сим, ибо англичане и голландцы тоже американской землицы там искали…Ведомо мне,что наши зверобои по сей день в той стороне промышляют… Но ведь я помню и то, что совсем недавно отказала в монаршем пособии тамошней компании Постникова. Именно из-за надобности денежной на южных рубежах наших. Как же быть мне теперь?
– Всему свой час, государыня. Пусть Ваше монаршее пособие идёт туда, куда Вы его изволили направить. А купцам нашим, промышляющим у американских берегов, надо, разумею, дать свободу промыслу их и торговле с тамошними странами, особливо с Китаем. Польза от сего дела для нашего Отечества немалая.
– Да я разве против сей свободы? Вы же знаете, князь, мою любовь к России. Мне хочется, чтобы народ наш славился всеми воинскими и гражданскими доблестями, чтобы мы во всех отношениях превосходили других. Не забывайте, милостивые государи - я дочь герцога Цербстского, а сие значит – сербского. Стало быть и во мне течёт кровь славян поморских…Я давно убедилась в том, что русский народ наш есть особенный в целом свете. Бог дал ему отличные от других свойства, а, главное, красоту души.
– Ваша любовь и забота об Отечестве, о народе нашем известна и за пределами России, государыня,- сказал Вяземский.- Что же касательно денег для постройки компанейских судов, то позвольте подумать о них нам – Сенату. Вы только указ о сем свой монарший дайте.
– Александр Алексеевич, голубчик, выручайте! И можете совершенно надеяться на меня. Я же, видя Ваше угодное мне поведение, никогда о сем не забуду.