Калинка-малинка для Кощея
Шрифт:
— Кобра твоя сестрица, — проворчал я. — Прямо, как моя двоюродная тётушка из песков, которая месяц назад приезжала с гостинцами.
Доля поднялась из-за стола, золотистый смерч окутал её стройную фигуру. Миг — нарядная и причесанная, она стояла уже у выхода. Только сброшенная на пол простынь напоминала о том, в каком виде была прекрасная богиня судьбы.
— Моя сестра — хорошая, — мягко сказала она, коснувшись резной деревянной ручки двери. — А то, что она не по нраву, так и я не всю твою змеиную родню
Ну вот. Теперь пошла обида. Ох уж эти женщины.
Я оказался рядом, мягко обнял.
— Ну, не сердись. Не хотел обидеть.
И коснулся губами румяной щеки, а потом потерся носом о висок.
Доля только вдохнула, смешно фыркнула и мягко отстранила меня:
— Ладно, так и быть. Не буду обижаться. И пойду. А то и впрямь подумают, что Змеиный царь меня в плен забрал да под замком держит.
— А я бы не отказался, — невинно сказал я, оглаживая взглядом её ладную фигуру.
— Уймись, ненасытный, — хмыкнула она и быстро юркнула за дверь.
А я что? А я ничего, я всего лишь Царь змеиный. Моё дело — искушать и соблазнять. Ну и мудрые слова порой говорить. Тогда всё получается в самый раз.
Ещё некоторое время посидев в комнате, я потянулся и по — мальчишески ловко выбрался в сад прямо через окно. Тут хотя бы не надо делать вид, что я почтенный властелин и всё такое. Эти деревья меня с рождения знают.
— Спасибо за виноград, — прошелестела берёза.
— Не за что, — хмыкнул я. — Балует тебя Доля, вот балует же.
Берёза тут же сделала вид, что змеиной речи не разумеет вот вообще, и еще громче зашелестела листьями. При этом я отчетливо слышал нечто вроде «жадина», «гад» и «птичек не любит». Ветер с ней соглашался, подхватывал сплетню и разносил по всему саду.
Заложив руки за спину, я прошёл по дорожке между аккуратно подстриженных кусов. Мой ключник нарочно привез каких-то заморских мастеров. Стараются, паршивцы, на славу. Вон, даже мою скульптуру выстригли. Так ночью кто из гостей захочет пройтись по саду — заикаться потом весь день будет. Так что… Сильные эмоции и резкое уменьшение любопытства гарантированы.
Пройдя мимо ореха, я ласково погладил его по стволу. Тот только улыбнулся едва видневшейся улыбкой сквозь морщины коры и шумно выдохнул.
— Только ты меня понимаешь, — шепнул я с такой же улыбкой.
Этакая мужская солидарность, когда кругом почти все деревья и кустарники — женщины.
— Я всё слышу, — вдруг проворчала вишня и уронила мне на голову несколько ягод.
— Подглядывать в мысли людские не есть хорошо, — усмехнулся я, успев все же поймать вишенки в руку.
— Но ты же не человек, — резонно возразила она.
— А разве это играет существенную роль?
Вишня угрожающе потрусила веткой, в этот раз всё же попав мне по затылку, и что-то заворчала о наглых змеелюдах, которым всё нипочем. Довольно ухмыльнувшись, я грызанул вишню, тут же поморщился от кислоты и со вздохом пошёл к реке. Река тут и впрямь огромна. Те, кто не знал истины, и называли её морем-окияном, чрез который мои дальние предки переносили девиц. На самом же деле это все — наглая ложь. Девицы были далеко не против сами выйти замуж за обеспеченного и красивого змеелюда. К женщинам у нас отношение уважительное, ведь они же воплощение Матушки Земли.
Волны реки с тихим шелестом накатывали на берег. Я остановился возле воды, задумчиво посмотрел вдаль. Ох, широка река, глубока. В такую не суйся, не зная броду. Замороченная река, заколдованная. Вода чары держит крепко, пронизывается ими от поверхности до дна песчаного. В такую войти — не абы какая смелость нужна. Уж сколько тут тонуло смельчаков, сколько красавиц от недоброй доли сгинуло… Только души их в реке навек остались, стали они духами из речных капель, пошли в услужение Водному владыке.
Ива приглашающе подняла ветку, и я нырнул в уютный шалашик из её ветвей. Уселся на выступающий корень, вдохнул влажный воздух. Посмотрел на отпечаток ступней на влажной земле. Хорошо нам, змеям, у воды-то. И Доля, кажется, уже прониклась. Даже подсказывала Темнозару путь в облике милой водянички. Представляю, как он оторопеет, когда узнает, кого на самом деле поцеловал.
Ревность уколола тонкой иголочкой. Но тот поцелуй нормальным всё равно не назвать, а богини ведь такие богини. Да и мы, цари, туда же.
— Что невесел, царь мой? — поинтересовалась с еле слышным шелестом ива. — Не захворал ли?
— Нет, душа моя, — улыбнулся я. — Всё хорошо, просто задумался.
Ива, пожалуй, единственная, кто спрашивает искренне и даже не помыслит о том, чтобы после ответа подколоть или сказать какую-то язвительную вещицу. Сердце у неё доброе, изумрудно-зелёное, смотришь — и тонешь в этой зелени, аж на душе становится хорошо.
— А молчиш-ш-шь, — поделилась она наблюдением, потянулась ветвями-прутиками, нежно погладила по волосам.
— Будто я болтун, скажешь тоже.
Беда в том, что все живые деревья сада чувствуют настроение. А кто и мысли читать может. Пусть не точно, но кое-что все же видят хорошо. Поэтому даже если захочешь помолчать, то всё равно не получится. А иве я отказать не могу. Она действительно помочь хочет.
— Про Калинов мост думаешь, царь мой? — мягко спросила она.
Про него, окаянного, а как же. Чтобы наконец-то соединить один берег с другим, людской да змеиный. Чтобы не пытались по воздуху да по воде пробраться к нам гости злые да нежданные. Мост раньше защищал. А потом люди вдруг решили, что не нужно им змеиное. Перевернули некоторые всё с ног на голову. И стали вместо купцов присылать воинов.