Калиостро. Великий маг или великий грешник
Шрифт:
По поводу смысла и финала этой запутанной истории Каграманов делает свои выводы: "Может быть, между королевой и кардиналом были какие-то особые отношения, с которыми оказалась непосредственно связанной и кража ожерелья. Вполне возможно, что Мария-Антуанетта, "мадам Дефицит", как ее за мотовство прозвали в народе, действительно пожелала приобрести ожерелье втайне от расчетливого Людовика XVI. Не исключено и то, что сластолюбивый и сребролюбивый Роган непрочь был как-то смошенничать в этом деле, поставив под удар второстепенные фигуры. Что касается Калиостро, действительно имевшего неограниченное влияние на Рогана, то он, скорее всего, был посвящен во все тонкости аферы и, возможно, пытался дирижировать ею, преследуя свои собственные цели: например, скомпрометировать Марию-Антуанетту и потом как-то этим воспользоваться. Наконец, графиня дела Мотт, судя по всему, первоначально была чьим-то послушный орудием, но затем смешала все карты и повела
Будучи арестованным и заключенным в Бастилию, Калиостро написал на стенах своей камеры зашифрованное сообщение, которое в расшифрованном виде гласит: "В 1789 году Бастилия будет осаждена и 14 июля будет разрушена до основания". Это пророчество исполнилось, и восставший парод насадил на пику отрубленную голову коменданта крепости де Лонэ и так носил ее по улицам Парижа.
Кстати сказать, именно Калиостро первым предсказал трагическую судьбу французского царствующего дома. Так, предсказание, касавшееся Людовика XVI, гласило, что он должен опасаться смерти на эшафоте до 39 лет, а королева " будет несчастлива, неудачна во Франции, преждевременно состарится, покрывшись морщинами, и будет обезглавлена".
Еще больше предсказаний о грядущей судьбе Франции и призывов к революции Калиостро поместил в "Письме к французскому народу", написанном из Лондона 20 июня 1786 года в форме письма к некоему частному лицу. Предполагают, что настоящим автором этого высокопарного послания был адвокат Тилорье, последовавший вслед за своим подзащитным в Англию.
Но эта поездка не принесла магу удачи.
Глава тринадцатая
ТРЕТИЙ ВОЯЖ В ЛОНДОН И СЛОВЕСНЫЕ БАТАЛИИ С МОРАНДОМ
Английский народ! Выслушай меня. Я человек. Я вправе требовать твоего правосудия: я несчастен; я имею право на твою защиту. Не стану отрицать, было время, когда в твоей столице меня подвергли ужасным гонениям; но былые несчастья нисколько не изменили моей искренней любви к тебе, чувств, кои привели меня и доставили к вам. Поведение мое, быть может опрометчивое с виду, станет для будущих поколений свидетельством моего безграничного доверия к народу-законодателю, который по справедливости гордится своей свободой.
Мне думается, англичане — единственный народ, никогда не преклонявший колен перед идолом власти. Меня изгнали из Франции; изгнание прославило меня и открыло передо мной весь мир. Я решил отправиться в Англию, и Лондон стал моим убежищем. Сегодня я снова гоним, меня опять преследуют враги, более могущественные и более яростные, чем прежде. Но я не раскаялся в своем выборе. Пусть враги пятнают мою честь, здесь я имею право выступить в ее защиту. Пусть они угрожают моей свободе, здесь нет Бастилии. Злобные и мерзкие клеветники, вас подкупили, и вы оклеветали меня; но вы не заставите меня усомниться в справедливости английских законов…
После проводов с участием нескольких тысяч человек, преклонивших перед величественным графом колени и просивших его благословения при его торжественном отъезде из Булони, маг с супругой прибыл в Лондон, куда за ним последовали его многочисленные почитатели и приверженцы. Это случилось 16 июня 1786 года, а всего через четыре дня было написано быстро ставшее известным по всей Европе письмо графа к французскому народу, опубликованное в газете от его имени, полное гневных выпадов против короля, его клевретов и Франции с ее произволом, беззаконием, клеветой, тюрьмами, казнями и гонениями на невинных. В. Зотов пишет об этом письме: " Прежде всего магик занялся однако же тем, что написал послание к французскому народу, в котором громил и упрекал французское правительство. Брошюра эта составляет большую библиографическую редкость и об ней упоминает патер Марчель в своем сочинении, о котором мы говорили в начале статьи. Марчель уверяет, что в брошюре этой Калиостро предсказал, что Бастилия будет разрушена и на месте ея учредится публичное гулянье; далее он предсказывал, что на престол взойдет принц, который уничтожит lettres de cachet, созовет Генеральные штаты и восстановит истинную религию. Таких предсказаний, наполовину сбывшихся, молено много встретить в сочинениях того времени…"
Калиостро купался в лучах всеевропейской славы на вершине популярности, куда был вознесен после триумфального завершения процесса. Благодаря ему о графе узнали многие сотни тысяч, количество его почитателей многократно возросло. Казалось, все несчастья и беды позади, а будущее безоблачно. В этом магистра убеждали восторженные письма его адептов, где его называли отцом и благодетелем и выражали желание пасть к его ногам, дабы уверить " самого лучшего из всех повелителей и самого могущественного среди смертных" в своем почтении, подчинении и послушании и смиренно просить помочь обратить дух его учеников и апостолов к Всевышнему.
Хотя комиссар Шенон при аресте Калиостро нанес ему немалый материальный ущерб, лишь частично возмещенный при освобождении из Бастилии ее комендантом де Лонэ, а потом при въезде в Англию у четы Калиостро конфисковали возвращенные Серафине бриллианты, финансовое положение графа поправилось благодаря щедрым взносам поклонников и Томаса Хименеса, банкира иллюминатов, посетившего Калиостро в Пасси. По совету мэтра Тилорье и его тестя д’Эпремениля граф опрометчиво вчинил французским властям иск с требованием возвратить отобранные у него при аресте ценности. Вкупе с антикоролевскими выпадами и утверждениями о необходимости революции в "Письме к французскому народу" эта попытка Калиостро защитить свои честь и достоинство и вернуть частное имущество будет потом, в 1790 году, расценена его судьями-инквизиторами как часть подрывной деятельности, включающей призывы к разрушению Бастилии, свержению монархии и подстрекательство к революции, ему припишут связь с иллюминатами и другими дьявольскими сектами.
Французское правосудие ходу бумаге не дало, мотивируя это тем, что для начала судебного разбирательства истец должен находиться во Франции. На самом деле разгневанный король и министр Бретейль рассчитывали тем самым вернуть Калиостро во Францию, чтобы вновь упечь его в тюрьму. Но Калиостро их планы нарушил. Когда по приглашению из французского посольства для получения разрешения на возвращение во Францию Калиостро явился туда в сопровождении своего нового друга и, по выражению Зотова, " добродушного покровителя" лорда Джорджа Гордона, известного в Лондоне своими эксцентричными выходками, граф высокомерно отказался возвращаться без личного дозволения короля, не удовольствовавшись разрешением от министра Бретейля, и величественно удалился.
Ведь пока ему вполне хватало имевшихся средств, чтобы снять роскошные апартаменты или даже дом неподалеку от Гайд-парка на Слоун-стрит. В Лондоне стараниями верного друга Лаборда Калиостро познакомился с владельцем выходившей дважды в неделю на английском и французском языке газеты "Курьер Европы" Сэмюэлем Суинтоном, но совместительству агентом французской полиции, и журналистом-редактором этой газеты Шарлем Тевено де Морандом.
Увы, это знакомство оказалось для графа роковым. Ибо, не сумев заманить Калиостро во Францию, французские власти подкупили этого самого беспринципного писаку и охотника за "жареным" Моранда и заказали ему разоблачительную кампанию по развенчанию авантюриста, шарлатана и проходимца, называющего себя графом Калиостро, которая началась и конце августа 1786 года. Далее снова дадим слово В. Зотову: "Моранд узнал, что Калиостро был уже прежде в Лондоне, под именем Бальзамо, и явился к нему для переговоров; тот принял его грубо и дерзко обошелся с ним. Тогда журналист прямо назвал его, в своем листке, шарлатаном и обманщиком. В особенности смеялся он над хвастовством Калиостро, обещавшим осветить Лондон морскою водою, которую он превратит в масло, и над рассказом его, что свинью можно до того приучить есть мышьяк, что все тело ея пропитается этим ядом. Калиостро прибавил, что однажды он делал этот опыт в Медине, и когда, зарезав эту свинью, оставил ее на ночь в лесу, то на утро нашли около нея множество мертвых львов, тигров и леопардов, поевших ея мяса. Чтобы подтвердить свой рассказ, Калиостро приглашал Моранда письмом, в журнале Advertiser" на обед, за которым подадут им такую свинью, которую за час до обеда он покажет живою и здоровою, но, поевши которую, Моранд отправится на тот свет, а Калиостро будет невредим. Журналист отвечал, что вместо его он может пригласить на обед любое плотоядное животное. В листке своем он рассказал много случаев из прежней жизни авантюриста, но тот смело отрицал все и утверждал, что никогда не был в Лондоне и не назывался Бальзамо. Открытия Моранда делались однако же до того опасными, что Калиостро предпочел поскорее удалиться в Швейцарию и так торопился отъездом, что уехал один, без жены, которая соединилась с ним в Швейцарии уже впоследствии".
Последующие биографы Калиостро, перечтя статьи Моранда, узнали, откуда он черпал свою разоблачительную информацию. Это и архивы лондонских судов, и протоколы французской полиции, и пересказ перепалки графини де ла Мотт и Калиостро во время процесса об ожерелье, и откровения специально выписанного в Лондон на деньги французской казны Карло Саки. Но больше всего Моранд использовал свои задушевные беседы с графиней Калиостро, в которых доверчивая Серафина рассказала прикинувшемуся благодарным и сочувствующим слушателем и другом семьи журналисту много подробностей, не фигурировавших в официальных документах. Извратив действительные факты и придав им совершенно иной смысл, добавив от себя кое-каких измышленных подробностей и гнусных двусмысленных намеков, Моранд на потеху публике выставил графа отъявленным мошенником, обманщиком и пройдохой. Эти материалы сразу же резко увеличили популярность до того безвестной газетенки, пять тысяч тиража разлетались как горячие пирожки, передавались из рук в руки и зачитывались до дыр.