Калки
Шрифт:
— Я никогда не видел его. Но, с другой стороны, я несколько лет не смотрел американское телевидение. Как бы там ни было, он собирается взять у меня интервью для компании Си-би-эс.
Я сказала ему, что Уоллес хороший телеведущий и что программа «60 минут» имеет высокий рейтинг. Я не могла поверить своим ушам. Неужели мы действительно находимся в Гималаях и я, Тедди Оттингер, летчик-испытатель, болтаю о рейтинге телепрограммы Майка Уоллеса с конечной аватарой бога Вишну? Удар был слишком силен.
Из другой части дома донесся новый удар гонга.
— Ленч, — сказал Калки и встал. Он оказался не так высок, как я ожидала, но держался очень прямо, и его движения (да здравствует Г. В. Вейс!) напоминали крупного хищного кота.
Когда Калки жестом пригласил нас следовать за ним, я увидела золотой браслет с единственным крупным рубином-кабошоном. То была легендарная Сьямантака (да здравствует «Индуистская мифология»), которую всегда носит бог Вишну. Но у Калки была еще одна черта бога: завиток светлых волос в середине груди, несомненный знак божественности. Я решила, что остальные волосы он сбрил из уважения к традиции. Я была настроена скептически. И в то же время меня неудержимо влекло к мистеру Келли.
На ленче присутствовало человек двадцать-тридцать. Мы сложили циновки в круг и присели на корточки. Я оказалась по левую руку от Калки. Справа от него сидела Лакшми, которая поздоровалась со мной, как старая подруга. Слыша голос Калки и воображая ляжку Лакшми, я чувствовала себя в своей стихии. «За гранью материнства» не означает «за гранью Эроса». Совсем наоборот.
Сидевшие за ленчем мандали были самого разного сорта. В основном американцы, похожие на бизнесменов. Того типа, которые обделывают свои дела, присутствуя на воздушных шоу. Единственным мандала, выглядевшим по-настоящему религиозным, был старый седобородый индус — благостный, святой и отстраненный. Я была уверена, что это Совершенный Мастер. Но Джеральдина сказала мне, что это счетовод из Мадраса, прибывший к Калки по делам бизнеса.
В ашраме играл «Мьюзек» [18] , и все мы были вынуждены слушать бесконечные аккорды «Битлз», этих поющих идолов шестидесятых. Я предпочитала Джоуни Митчелл, но мода на нее до Катманду еще не дошла.
Молодые — как их там, аколиты? — в широких желтых одеждах поставили перед нами горы риса и вареных овощей. Калки небрежно пробормотал слово «шанти», на хинди означавшее «мир вам». Видимо, он не хотел смущать нас (меня?) своей божественностью. Он сказал мне, что умеет управлять «Сессной».
18
Фирменное название аппаратуры для приглушенного воспроизведения музыкальных записей в ресторанах и офисах.
— Но я никогда не сидел за штурвалом реактивного самолета. Я хочу, чтобы ты научила меня летать на «Гаруде».
— Вишну должен уметь летать на «Гаруде» без всяких уроков. — Мне хотелось немного позлить его.
Однако разозлился не он, а Джеральдина.
— Калки, — решительно сказала она, — умеет делать все. — Она говорила так, словно была полностью уверена в своих словах.
Калки улыбнулся.
— И все же мне бы хотелось немного поучиться управлять реактивным самолетом. — Я была рада, что он взял за образец подражания не Моисея, Иисуса или какого-нибудь другого бога с плохим характером. Видимо, Вишну был достаточно добродушным создателем, несмотря на четыре руки.
— Давай полетаем, — сказал Калки. — Сразу после ленча.
Однако дело оказалось нелегким. Сначала пришлось связаться с аэропортом Катманду. На это ушел час. Потом понадобилось поднять по тревоге бригаду обслуживания, что можно было сделать только с разрешения местных властей. Поэтому мы смогли выехать только в пять часов.
Тем временем у ашрама собралось несколько тысяч индийских и непальских паломников. Они окружили осыпающуюся ступу, обвитую еще не распустившимся шиповником.
Мы с Лакшми стояли у окна и следили за тем, как Калки идет… нет, плывет к ступе. При его приближении паломники простерлись ниц. Они были охвачены экстазом, но вели себя достаточно тихо. Когда Калки взошел на ступу, толпа издала странный звук, напоминавший вздох.
Калки поднял руки и благословил их. Затем заговорил на хинди. Его голос казался обманчиво тихим. Некоторые из его почитателей плакали. Другие стонали. Третьи истерически смеялись. Многие в знак уважения прикасались к его ногам.
Я спросила Лакшми, о чем он говорит.
— Описывает конец века Кали. Рассказывает, как очиститься. Он прекрасно говорит на хинди. И, конечно, знает санскрит, изначальный язык богов.
— Я уверена, что он учил санскрит не в Тьюлейне.
Лакшми засмеялась.
— Бог может говорить на любом языке. Тем более бог, проживший в Непале восемь лет.
Наконец Калки снова благословил собравшихся и ушел.
— Он подождет тебя в машине. Что ты о нем думаешь? — Похоже, Лакшми искренне интересовало мое мнение о Калки.
— Ну… он очень привлекателен.
— О небо! И ты тоже очень привлекательна, — с чисто вейсианской печалью ответила Лакшми.
Но я была беспечальна (прошу прощения за неологизм).
— Ты действительно считаешь меня привлекательной? — Вопрос был дерзким, но сомневаюсь, что Лакшми правильно поняла его смысл. Она просто видела во мне еще одну хорошенькую женщину, которая имеет виды на ее мужа.
— Конечно, считаю. Знаешь, — добавила (нет, поделилась) она, — мы блюдем воздержание. Это часть очищения. — Она обняла меня, как сестра. Я вздрогнула от возбуждения. — Тебе предстоит сыграть свою роль в священной истории. — Лакшми целомудренно поцеловала меня в щеку. Я чуть не вскрикнула. — Наверняка.
— Какую роль?.
Но Лакшми только улыбнулась. От нее пахло жасмином.
Я присоединилась к Калки, сидевшему на заднем сиденье старого «Кадиллака». Поношенные шторы были задвинуты. Шофера отделяла от нас стеклянная перегородка. Когда мы проезжали через ворота, стражи отдали нам честь. Они казались еще более встревоженными, чем прежде. И я снова испытала странное чувство, что в Непале Калки был особой королевской крови и пленником одновременно.
Я спросила Калки, изучал ли он санскрит в школе.