Каллиграф

Докс Эдвард

Я поступаю так.

В половине двенадцатого откладываю перо и звоню Карле, в бистро «Данило».

– Привет, Карла. Это я, Джаспер. Хорошо провела отпуск?

– Да, очень славно, спасибо. Повидала детей сестры, и я впервые ходила на футбол, болеть за «Рому». Надеюсь, в этом году мы выиграем. Игра на большом стадионе выглядит поразительно. И солнце было все время прикрыто облаками. Я так не хотела возвращаться в Лондон. Я сказала Дэнни, что мы должны открыть новый ресторан в Италии и покончить здесь со всеми делами. Но он утверждает, что в Италии все умеют готовить

так, как мы, так что кто к нам пойдет? – Она горестно вздохнула. – И оборот там гораздо меньше. В общем, неважно, а у тебя как дела?

– Хорошо.

– Меня здесь не было, так что я не смогла посмотреть, появлялась ли девушка, но, – в ее голосе чувствуется улыбка, – Роберто сказал мне, что тебе не нужно ничего рассказывать, ты сам все про нее теперь знаешь. Ты пил с ней кофе у нас – это всем известно. Вы сегодня вместе придете обедать?

– Нет, не сегодня, – ответил я. – Но я хотел узнать, не сможешь ли ты позвонить Бруно? Мне в следующий вторник необходимо кое-что особенное.

– Конечно. Для твоих друзей… или для двоих?

– Для двоих.

Я почувствовал, что она снова улыбается.

– Отлично, никаких проблем. Увидимся завтра?

– Да. Спасибо, Карла.

Затем Карла звонит Бруно. Обратите внимание, как природное, итальянское чутье Карлы мгновенно улавливает тонкие оттенки житейской ситуации: она ведь сказала «друзья», а не «девушки», будь то потенциальные и реальные подруги. Я возвращаюсь к работе и пишу еще пару строк.

В половине пятого я делаю перерыв и звоню в «Ла Казетта» – лучший итальянский ресторан в Лондоне. Мне отвечает Бруно.

– Привет, Бруно, Это Джаспер. Как дела?

– Очень хорошо.

– А бизнес?

– Теперь уже все в порядке. Но эти ублюдки наверху по-прежнему жалуются на шум, так что эти проблемы так и не решены. Послушай только…

И разговор идет в этом направлении еще минуты три, пока Бруно не заканчивает излагать все неприятные обстоятельства борьбы с соседями и описывать их жалобы на шум. Наконец я дожидаюсь подходящей минуты и перевожу беседу на другие рельсы:

– Слушай, мне во вторник нужно кое-что особенное.

– Да, Карла сказала, что ты зайдешь повидать нас.

– Я могу заказать столик?

– Ну конечно. Будь уверен. Я готов изменить и расписание, и расстановку столов, только бы ты был доволен. Не беспокойся.

– И еще, Бруно, ты позаботишься о толстяках?

– И еще, Джаспер, я позабочусь о толстяках.

К чему все это? Я ведь не член семьи Бруно и Карлы – они кузены, и Бруно не способен сказать ей «нет», как бы занят он ни был. А поскольку Бруно понял, насколько серьезно я отношусь к назначенному вечеру, он заверил меня, что не только освободит мой любимый столик, но еще и – это имеет принципиальное значение – проконтролирует, кто будет сидеть за соседними столиками.Именно об этом мы и говорили: никаких толстяков.

Обеспечить себе определенный столик в лучшем итальянском ресторане Лондона – это полдела. Чтобы обеспечить настоящий комфорт – мой, других обедающих и прежде всего Мадлен – необходимо правильно рассредоточить публику: деловые женщины, старые друзья, лесбиянки и прочие подобные личности могут располагаться поблизости от меня; а вызывающего вида распутные толстяки – где-нибудь подальше. Будьте уверены: чем они толще, тем больше будут пялиться.

Как мне удалось добиться таких особых условий в «Ла Казетта»? Меню… конечно же, меню. Все сорок четыре экземпляра написаны вручную изысканным шрифтом Littera Gothica Textualis Rotunda Italiana [58] – к огромному удовольствию Аугусто, доброжелательного владельца ресторана, и пестрого племени начисто лишенных вкуса людей, которые называются ресторанными критиками. Приятная работа, которую обеспечила мне Карла, принесла мне законное вознаграждение. А я, со своей стороны, дал обещание два раза в год обновлять листы, взамен получив право занимать тот столик, который мне нравится, и угощаться за счет заведения примерно с той же частотой. Не такое уж это бессмысленное и непрактичное занятие – каллиграфия.

58

Литературный готический шрифт, закругленный курсив.

Затем, без четверти пять, я позвонил в магазин Роя. Ответил Рой Младший.

– У тебя все в порядке, Рой?

– Еще бы!

– Послушай, какие у тебя планы с половины двенадцатого до часа во вторник?

В трубке раздалось тяжелое сопение, потом неопределенное мычание. Наконец он выдавил:

– Ну… Думаю, во вторник я буду в Киле. Надо присмотреть, как идут дела. Ты ведь знаешь, о чем я?

– Снова? Во вторник?

– Я занятой человек.

– А не мог бы ты после этого подвезти меня? Скорее всего, я буду возвращаться домой до полуночи.

– Сомневаюсь, Джаз. Я им нужен там, ты знаешь, чтобы все привести в порядок, разобраться с делами.

– Черт! Мне действительно крайне необходима твоя помощь. Это очень серьезно.

– Сорок. Это мое последнее слово, Джаз.

– А может, согласишься за двадцать?

– Пополам?

– Договорились. Тридцать.

Повисла пауза. Он напряженно размышлял, прикидывая свою прибыль, а потом произнес:

– Но еще двадцатка сверху за каждый час после часа ночи!

– Идет. Я уверен, что мы не задержимся так поздно.

– По рукам.

Я уже собирался повесить трубку, а потом вспомнил еще кое-что:

– Рой?

– Ну, я. M чего тебе еще надо?

– Это очень важная работа, тебе придется выложиться на все сто. Как это было в прошлый раз.

– С той твоей Люси, у которой титьки так задорно торчат?

– Именно.

– Джаз, приятель, тебе не о чем беспокоиться.

Как вы и могли предположить, после путешествия по каналам на катере я решил форсировать события и спросил ее напрямик, не согласится ли она поужинать со мной в конце недели. Никаких проволочек. Никаких предположений. Просто и ясно: не хотела бы она со мной поужинать? Спонтанно и внезапно родившееся предложение, естественное, как потягивание кота. Рутина. Незначительный вопрос, прозвучавший в тот момент, когда мы ступили на набережную в районе Уорвик-авеню.

И она сказала «нет».