Каллиграфия
Шрифт:
— Эй, ты, кинжальчик-то отдай! — крикнула она ему вдогонку. — Во второй раз я уж, будь покоен, не промахнусь!
Федерико хотел в ответ бросить поддразнивающее «А ты догони!», но потом вспомнил, что ему еще груженую лодку на воду спускать, и передумал, припустив от Люси, как молодая лань. Просвистел рядом с ухом метательный снаряд в виде перочинного ножика, донеслась издалека неразборчивая ругань преследовательницы, после чего проныра ловко перемахнул через высокую зеленую изгородь — ни монетки не уронил, ни алмазика — и был таков.
Как моторчик, греб он веслами, разрезая морскую гладь, пока не почувствовал, что
«Стоит мне объявиться в чертогах Академии Деви, — с хитрой улыбочкой размышлял он, не подозревая, что объявиться ему позволят, в лучшем случае, у наружных ворот под башенками часовых, — стоит поманить Джулию пальцем, как она даст азиату отставку и опрометью ринется ко мне. Непременно ринется, — рисовалось у него в воображении. — Этакая красотка, да с „королевской слезой“ в придачу… Как узнает, что я обзавелся наследством от дядюшки (а об имени „дядюшки“, пожалуй, умолчим), что у меня денег как морской гальки, сама умолять примется, чтоб я ее замуж взял».
Однако к чему торопиться? Прежде чем подбивать клинья к симпатичной кузине, неплохо бы хорошенько отмыться и отведать муската.
«Да, мускат шестьдесят седьмого года в самый раз», — облизнулся Федерико, думая уж больше не о том, как он будет преклонять колено перед Джулией Венто, но о том, какой ему достанется номер в отеле и как распределить ворованное, чтобы хватило на остаток жизни.
Франческо безучастно глядел в сторону окутанных дымкою гор, когда сзади его окликнула Джейн.
— Туман рассеялся! — радостно сообщила она. — А ты чего пригорюнился? Хмурый какой-то… Пропесочили тебя, небось? Нечего было в шпионов играть.
— Мой мозг атрофировался, — чётко и монотонно произнес тот, не соизволив даже обернуться.
— А? — оторопела англичанка. — Мозг?
— Я говорю, за всё то время, пока мы слонялись по Криту, мой коэффициент интеллекта снизился до уровня шимпанзе. И при чем тут пропесочивание? Нет! Мне втолковывали суть будущей научной работы, и в суть эту я сумел вникнуть лишь с пятой попытки. С пятой! Позор мне и всему моему роду!
— Значит, тебя не отчитывали? — разочарованно протянула Джейн.
— Боюсь, в Академии я буду выглядеть полным дураком, — пробормотал тот, размышляя сам в себе. — Когда портал распахнется и извергнет нас, так сказать, вон…
— Ой, а я ведь с новостями! — спохватилась Джейн. — Портал должен распахнуться с минуты на минуту. Я встретила Лизу: Хранительница колдует над своим прибором и напевает японские мотивчики. А значит, работа спорится и скоро будет завершена.
Проигнорировав сей новостной репортаж, Росси всё бубнил и бубнил что-то про свою безголовость и был, как никогда, озабочен мнением Кристиана Кимура о том, насколько он, то есть Франческо, отличается от обезьяны.
Кристиан же, исполнив обязанности научного руководителя по отношению к своему подопечному, возвратился за Джулией, которая заметила просвет в тучах и стояла теперь лицом к морю, задрав голову и любуясь голубой прорехой.
— Как отрадны иной раз бывают незначительные изменения, — тихо произнесла она,
— Ты права, радость моя. Единственный лучик света способен вывести человека из тьмы.
Любопытно, что сказал бы Кимура об огромном снопе искр, который в этот момент взметнулся из-за леса и рассыпался по небу мерцающими огнями. Джулия вздрогнула и оглянулась, поймав на секунду пронзающий взгляд сэнсэя, после чего оба поглощены были уже зрелищем на востоке.
А на востоке полыхали небеса, переливаясь голубыми и зелеными трепещущими лентами, как если бы некий портной раскатывал по столу свертки материи, будучи не в состоянии определиться с выбором… с выбором ткани для костюма Донеро. Джулии на память почему-то пришел именно щеголь-географ, и, сочтя сие сравнение более чем забавным, она не придумала ничего лучше, чем заразить Кристиана своим смехом. Тучки жались друг к дружке, норовя ускользнуть от «северного сияния», и на их месте постепенно проступала свежесть лазури. Потеплел ветер с моря, отчетливее сделались тени на песке.
— Получилось! Получилось! Аризу превзошла самое себя! — ликовала итальянка. — То-то будет довольна детвора! То-то обрадуется Клео! Кстати, где она? Мне надобно ее разыскать.
У Клеопатры не укладывалось в голове, как простой камешек, пускай и многогранный, и прозрачный, мог сотворить такое чудо. Она задумчиво ходила по зазеленевшей вдоль ручья травке, заглядывала в синеву вод, изредка омачивала ноги — и всё это с сосредоточенностью, какой позавидовал бы сам Алексис Кагаме. [58] Потом мысль ее от бриллианта перенеслась к вещи более прозаической: что станется с нею, с дочерью саванн, когда опустеет сад? Не за кем будет присматривать, некого укрощать. Зачем хранительнице балласт? Она препроводит Клеопатру в племя масаев — и, как говорится, амба, вот и весь сказ!
58
Первый африканский философ
— А я не хочу в племя! — топнула ногою кенийка, переча воображаемому собеседнику. — Не хочу, не хочу!
— Чего ты не хочешь, милая? — осведомилась Джулия, которая точно из воздуха материализовалась и взирала теперь на африканку с неподдельным изумлением. — Не время киснуть: соловьи заливаются, почки набухают, а вон, гляди, цветочек на сакуре раскрылся!
— Душу не трави, — буркнула та. — А о птичках и цветочках пой кому-нибудь другому.
Вздернутые брови, вытянувшееся от удивления лицо — всё, как по канону.
Клеопатра испустила горестный вздох.
— Выдворят меня, понимаешь? Какой от меня прок в обновившемся саду? Там, где не мусорят и не шумят, надзиратель нужен, как летошний снег. Лишний он.
— Ты не лишняя! Ты никогда, слышишь, никогда не будешь лишней! — крикнула итальянка, спугнув стайку суетливых воробьев, облюбовавших куст черешни. — Кто внушил тебе эту вопиющую глупость?!
Чего греха таить, Клеопатра горазда забивать свою светлую головку вопиющими глупостями, в чем она тут же и созналась, не желая возводить напраслину ни на Хранительницу, ни на кого-либо еще. Однако Джулия пообещала, что с японкой на всякий случай переговорит.