Каллиграфия
Шрифт:
Она умолкла, по-прежнему не удостаивая учителя взглядом. Пенистые волны лениво вползали на берег, шипели и, распадаясь на дрожащие потоки, нестройно скатывались в лагуну.
— С воздушным шаром чуть позднее, ладно? А сейчас прошу, — И Кимура нарочито изысканно протянул ей руку. — Вставайте, синьорина. Я ведь просил не убегать, но для вас мои просьбы, похоже, пустой звук.
Джулия посмотрела на него с укоризной и, отвергнув предложенную помощь, поднялась самостоятельно.
Прозанимавшись математикой всю ночь напролет и неприкрыто зевая теперь, Мирей рисковала пасть в глазах профессора ниже кайнозойской эры. Начитывать лекции по геологии к ним приставили
«Самой древней книгой, — рассказывал он, — считается так называемый папирус Присса, найденный в одной из пирамид города Фивы. Датой его написания считают три тысячи триста пятидесятый год до нашей эры. И вот что любопытно: автор древнейшей из рукописей затрагивает вопрос, актуальный даже по сей день! Он, представьте себе, жалуется на невоспитанность и порочность молодежи! Порицает лень и дурной вкус. Будь у меня эта книга, я непременно рекомендовал бы ее как пособие по этике. Из вас вышли бы первоклассные древние египтяне, мда… Так о чем бишь я?»
Мирей больше не могла сопротивляться: ее голову неотвратимо притягивало к парте, и Донеро уже бросал в ее сторону настороженные взгляды, покашливая чаще обыкновенного и нервно поправляя шарф. Когда на его лекциях засыпали, он выходил из себя.
— Эй, имей совесть! — француженку беспардонно пихнули в бок. — Дрыхнуть будешь ты, а двойное задание получит вся группа!
Мирей издала какой-то странный, лошадиный звук, после чего пихнула соседку в ответ.
— Позорище! — шепнула ей Роза с верхнего ряда. — Бери лучше пример с Елизаветы: какая осанка, какая сосредоточенность!
— Тьфу, — сказала Мирей. — Она в географе души не чает. Втрескалась, небось, по уши! А мы простые смертные, нам бы хоть как-нибудь высидеть.
Донеро рассерженно кашлянул:
— Мирей Флори, встаньте! — визгливо потребовал он. — За болтовню на моих лекциях полагается штраф в виде доклада на десять страниц и получасового пребывания в вертикальном положении.
— О, загнул! — пробурчала под нос та. Нисколечки не стыдясь, она медленно поднялась из-за парты и обвела аудиторию надменным взглядом, с особой неприязнью уставившись в затылок Лизе. В последнее время Лиза почему-то очень ее раздражала: то ли оттого, что ходила у Донеро в любимчиках и, следовательно, могла рассчитывать на его снисхождение, то ли из-за так несвойственной ей показной утонченности. Русской, открытой душе не пристало напускать на себя многозначительный вид, а тут вдруг недомолвки, двусмысленные намеки, пренебрежительные позы. Лизе это не шло и, если она думала прослыть дамой из высшего общества или представительницей голубых кровей, то избрала явно неверный сценарий поведения. Мирей вспомнила маскарад, который из-за зимнего траура перенесли на более поздний срок, вспомнила, как прихорашивалась Лиза в костюмерной, как примеряла маски и придирчиво осматривала туники. Уже тогда в россиянке жило это чувство превосходства, эта неуместная горделивость и вызывающая самодостаточность. Весь праздничный вечер она протанцевала с одной-единственной маской, и студенты догадливые сразу смекнули, что к чему.
Географу и географии она уделяла гораздо больше внимания, чем своим подругам, и, возвращаясь с занятий за полночь, неизменно запиралась в комнате, откуда, как сумела подслушать Мирей, доносилось журчание воды и тихие возгласы. Любой другой на месте француженки уже вообразил бы себе невесть что, но она-то знала: Лиза экспериментирует. С тех пор, как в руках у россиянки оказались бутылки из Зачарованного нефа, она сделалась немногословной, стала таиться и, вообще, выказывать ко всем какое-то необъяснимое недоверие. Широкие, обильные потоки радости и дружелюбия, некогда проистекавшие
Новым, пускай и неуклюжим, образом утонченной леди Елизавета была отчасти обязана именно опытам, занимавшим ее воображение с того дня, как Донеро произвел в нефе конфетный обстрел. Стремление проникнуть в неизведанное, преодолеть границу, отделявшую ее от сада, стало всё более умножаться в ней; и усердие, с каким она ежедневно штудировала старые библиотечные книги об измерениях, порталах и прочих несообразностях, привело бы в изумление не то что естествоведов-любителей, но даже и ученых с многолетним стажем, не имевших и десятой доли того рвения, с которым она отдавалась поискам волшебного прохода.
Эксперимент с принятием винной ванны успехом не увенчался по одной простой причине: Лиза струсила. Будь у нее в тот день чуть больше мужества, она, вероятно, уже сидела бы в тени какой-нибудь сакуры и лакомилась вишней. Но нерешительность, принятая ею за голос здравого смысла, подсказала ей иной путь: на подходящей поверхности винная кислота создаст дверь, вроде той обычной двери, которая закрывается на засов и противно скрипит, если не смазать петли. Внушив себе, таким образом, эту мысль, Лиза дрожащей рукою, не касаясь воды, вынула пробку из отверстия в ванне. Литры драгоценного кагора утекли в канализацию.
Пребывая в твердом убеждении, что исход близок, россиянка тряслась над каждой капелькой и берегла последнюю бутылку пуще конспектов по спецкурсу Деви. В комнате ее прочно установился характерный ягодный запах, поскольку Лиза запачкала вином абсолютно всё, начиная от стеклышка будильника и кончая балдахином над кроватью. В погожий день, после семинаров, ее можно было застать в парке, колдующей над плиткой у фонтана, или рядом с полувековым дубом, ровесником директора (о чем тот заявлял не без гордости), или с пипеткой над чьим-нибудь лабораторным халатом. Ее увлеченность граничила с помешательством, а подчеркнутый индивидуализм отрицательно сказывался на отношениях со сверстниками. Замкнутый круг «Донеро — учеба — комната» стал для нее жизненной нормой, нелюдимость — чертой характера, и даже Кианг шарахалась от нее, когда они сталкивались ночью в гостиной четвертого апартамента.
Да, Лиза повадилась гулять под луной, а всё оттого, что однажды ей взбрело в голову, будто лунный свет может активировать вино. Сумасбродная, конечно, идея, но что только не изобретет пытливый ум, если другие способы уже не годятся. Однако разгадка лежала на поверхности — любая дождевая лужа, любая чаша действующего фонтана, любой наполненный водою сосуд сгодился бы для переправы в сад. Но то ли неоправданный скептицизм, то ли закоренелый страх перед неведомым постоянно мешали ей приблизиться к намеченной цели.
Глава 20. Похищение
Люси ни капельки не протестовала, когда Кристиан объявил, что за руль сядет он. Больно заманчиво следить за дорогой, да еще в такую, невиданную для критской весны, жару! Термометр на автомобильной панели показывал все тридцать, и Джулия ей одной известным способом умудрилась переоблачиться в некогда раскритикованное «бальное» платье. Франческо долго и нудно ворчал, после того как она, переодеваясь, пихнула его локтем. А Джейн, прилепившись лбом к оконному стеклу, безучастно взирала на бегущие мимо зеленые холмы с вкраплениями желтых и лиловых соцветий.