Кама с утрА. Картинки к Фрейду
Шрифт:
— Довольно-довольно, — говорил он, но я видела, как ему приятны мои порывы.
Вопросы, бередившие душу, отошли на задний план и почти не посещали меня. Я почувствовать себя увереннее, и стала капризничать, как и положено любимой дочери.
— Папуль, купи мне эту заколку. Ну, вон ту… с камушками…, — гундосила я, требуя третью заколку за эту неделю.
— Хватит… у тебя их достаточно много, отвечал Дитер.
— Ну, папуль, ну, пожалуйста, посмотри, какая она красивая. У меня такой нетуууу…
Вся эта сценка происходила на глазах продавщицы и Дитер, с напускной серьёзностью,
— Чего только не сделаешь для дочки… — и покупал очередную заколку, майку или сумочку.
Но однажды…
В тот день стояла невыносимая жара, а Дитер таскал меня с одной деловой встречи на другую. Сначала я послушно сидела в кафе или вестибюле здания, куда шёл Дитер для встречи, но, в конце концов, мне всё это дико надоело, и я стала хныкать и хандрить.
— Дитер, ну сколько можно, — пропела я, не выдержав, — сказал, что не долго, а сам… хочу мороженое…
— Меня ждут, потом… — коротко бросил он, но я разошлась и, схватив его за рукав, заныла:
— Хочу домой, хватит, я устала… мне жарко…
Я стояла около машины, из которой только что вылезла. Дитер глянул на меня, потом оглянулся, будто искал кого-то… и снова посмотрел на меня, явно раздражаясь. Я начала скулить не на шутку, требуя везти меня домой.
Грубо толкнув, он посадил меня на заднее сиденье машины. Я не успела даже ахнуть, как щёлкнул замок. Дитер ушёл быстрым шагом в сторону представительного господина. Они подали друг другу руки и скрылись в здании. Я просидела в закрытом салоне Дитерова Мерседеса почти два часа. Машина была очень высокого класса с кучей всякий примочек, заказанных Дитером в дополнение к тому, что сделано заводом изготовителем. Одним из них было умение машины перекрывать двери и окна так, что их нельзя было открыть ни снаружи, ни изнутри.
— Это для того, — объяснял Дитер, радостно демонстрируя новшество, — чтобы если всё-таки влезут воры, вылезти не смогли бы.
Теперь в мышеловке оказалась я. Через два часа я была на грани глубокого обморока. Скорее всего, так бы оно и случилось. Мысли уплывали лёгким дымком. В глазах засверкали чёртики.
— Во, галюники уже, — мелькнула мысль и я начала валиться на бок.
Вскоре вернулся Дитер и, ничего не говоря и даже коротко не глянув в мою сторону, завёл машину. Я услышала, как загудел мотор, и открыла глаза, оставшись лежать на мягком кожаном сиденье.
— Злой какой-то, накрыло… — думала я, решив не выступать. — Ладно, отойдёт…
Но пытка удушьем, устроенная мне мужем, была не главным наказанием в тот день.
Так и не проронив ни слова, ни во время обратной дороги, ни пока мы ужинали, он, не поднимая глаз, наконец, выдавил:
— Иди, мойся и быстро в спальню… Я сейчас приду к тебе.
Мне не понравился тон, каким было это сказано. Но беды я не ожидала.
— Подумаешь, мороженого попросила, — рассуждала я, обмываясь под душем. — Но ведь он и правда мог не таскать меня по городу. Наверное, был тяжёлый день, вот и срывается теперь… — попыталась успокоиться я.
Скользнув тенью по длинному коридору, я юркнула к себе и нырнула в постель. В доме стояла тишина. Укутавшись одеялом, я ждала…
Щёлкнул выключатель, сверкнул яркий верхний свет. С трудом я разлепила веки и, щурясь уже привыкшими к темноте глазами, непонимающе посмотрела на него. Он выключил свет. Комната снова погрузилась в полумрак. Я скорее расслышала, чем увидела, как он поставил стул и уселся на него…
— Встать! Слышишь? Встать! — неожиданно крикнул он высоким фальцетом, срываясь до визга.
Я не на шутку испугалась и подскочила с кровати, как ошпаренная.
— Подойди ко мне. Ближе! — скомандовал супруг. — Ты сегодня вела себя отвратительно. Слышишь? Нет, ты не слышишь… Ты ничего не слышишь, мерзавка. Ты просто не желаешь слушать! Встань на колени.
Я продолжала стоять.
— На колени, дрянь, — он опять кричал.
Я плюхнулась на ковёр.
— Так, хорошо, — успокаиваясь, произнёс Дитер, — ближе… ещё ближе…
В такой позе передвигаться было непросто, но я поползла в его сторону, пока не упёрлась в него лбом. Он, как всегда, приходя ко мне в это время, был в своём длинном халате. Но теперь, когда он сидел, халат разъехался в стороны, оголив его широко расставленные ноги. Я оказалась между них.
— Сегодня ты не слушалась папочки. Совершенно невыносимая девчонка, мерзавка… — шипел Дитер, наклонив ко мне своё красное лицо. — Я должен тебя проучить, ты плохо воспитана. Слышишь, дрянь?!
Я всё еще стояла на коленях, опустив голову. Он схватил меня за волосы и запрокинул голову — теперь мы смотрели друг на друга в непосредственной близости. Казалось, из его ноздрей вот-вот рванёт дым, как из под сорвавшейся с кастрюли крышки. Мой дражайший муж взбесился не на шутку.
— Дрянь, непослушная дрянь! — снова заговорил он. — Постой, я научу тебя слушаться…
— Да он разыгрывает строгого папашу, — догадалась я, немного расслабившись. — Придурок! Вошёл в роль и забыл из неё выйти…
— Ты должна просить у меня прощения… Ну, проси… — тем временем заявил Дитер, наконец, выпустив мои волосы.
Игра заходила слишком далеко и я, решив, перестать ему подыгрывать, встала с колен и раздражённо сказала:
— Оставь…. Плохо вела… а ты… запер меня в такую жару… да я чуть концы там не отдала… идиот…
Я стояла рядом с мужем, подбоченившись, и возмущалась. Дитер с силой дёрнул меня за руку, от чего я снова рухнула на пол.
— Не Дитер, мерзавка. А папа… сколько можно повторять? За это ты ответишь по полной, — сказал он совершенно спокойно и глядя мне прямо в лицо.
Пренебрежительно цикнув, я дёрнулась, пытаясь снова подняться на ноги, но Дитер одной рукой крепко держал меня за плечо, придавливая к полу. Вторая его рука лежала на животе, скрытая халатом.
— Ах, ты ещё будешь огрызаться, — недовольно проронил он и рванул за ворот тонкой шёлковой ночнушки, ткань которой с треском разорвалась до самого подола. Рубашка, превратившись в два куска ткани, легко слетела с меня и упала на ковёр. Однако я ловко вывернулась, оказавшись к мужу спиной… и почувствовала резкую боль. Он хлестнул меня кожаной плёткой.