Камбрийская сноровка
Шрифт:
Так что до недавнего времени камбрийки мирились с поношениями в проповедях. Но если за обычным, стоячим, ручным станком выскочившая грудь ничем, кроме епитимьи, не грозит, то в Кер–Сиди станки новые, лежачие, и работают сами, не от человеческих рук.
— Утягиваться — тесно! — отрезала камбрийка. — Пуговки лучше… А потом, мы, конечно, добрые христианки и ничего такого на уме не имеем, но петелька может и соскочить. Случайно! Главное, не на рабочем месте. Иначе… Открывали мастерские — Эйра–ригдамна пела песнь машин! Немайн сама хотела, но упросили сестре доверить. Голос Неметоны — оружие. Понятно, что постарается никого не задеть — а вдруг?
Титьку оторвать — только так. Мастерская — не место парней завлекать!
— Не страшно рядом с чудищем таким?
— Не–а! — и снова пропела:
— Мы сильны, но если ты позволишь, Пусть нас движут ветер и вода–Наши сила и умения — всего лишь Продолженье ваших воли и ума! [2]2
Немайн опять использовала стихи Киплинга. Причем не постеснялась немного изменить смысл.
Наши машины — наша доля славы! И если бы не ограничения гильдии, я бы и с двумя станками управилась!
Вечером король перешел с пива на наливки. Сделался разговорчив. Отломил кусок хлеба, сунул наследнику под нос.
— Это что? Отвечай!
— Хлеб. Хороший. Пшеничный.
— То–то. А в Камбрии пшеница не вызревает. Ничего, из Африки привезли. Почему? В Кер–Сиди есть машины, в Африке нет. Все, что делают здесь, получается дешевле и лучше, кроме того, что родит земля. И если греки могут платить Немайн лишь хлебом и золотом… с чем останемся мы?
— С углем, он нужен для топок и каминов, — откликнулся Окта, — с железной рудой. Она тут вся моя! Зерно — это Африка, и золото — Африка, но у нас есть серебро, мясо, кожи, строевой лес.
Граф настоящий был искренне весел. Поддельный — не приободрился.
— Все это есть у многих, — сказал Пенда. Вот поссорится сида с тобой, купит руду у франков или вестготов. Уголь у нее вообще свой. Что до мяса… Может быть, наведаться в порт? Что–то мне говорит, что рыбой Немайн скоро приторговывать будет: копченой, соленой и всякой вяленой. Ну, а соль тут всегда варили….
В порт с утра не пошли. Король буркнул:
— И так ясно. Не удивлюсь, если завтра корабль вверх по реке попрет без гребцов и без паруса…
Решили посмотреть форум, что работает рынком. Стены — подковой, колонны — лесом, в три ряда. Первый ряд от стены: склады и всякие загородки. Ряд второй: открытые лавки. Ряд третий: крыша для покупателей. Это Камбрия, здесь крыша нужна: по ней опять барабанят капли, толстые, что майские жуки.
Когда–нибудь тут будет мрамор и камень, а пока — дерево. Горожане не унывают, выкрасили колонны в любимый зеленый цвет, поверх разрисовали цветами. Простенько, но ярко, очень по–камбрийски. Нет двух одинаковых колонн, зато лавки все одного размера — это уже по–немайновски. Можно закрыть глаза, отсчитать несколько шагов, открыть — и увидеть другой товар. Меняются, одна за другой: вот суконная, вот льняного полотна, здесь железный инструмент, там котлы… Стоп! Не медные, не бронзовые… Оказывается, чугун. Говорят, отход от получения стали. Ничего себе отход — неплохой дает доход!
Две глупые, по–камбрийски срифмованные на концах строчки получились случайно. Вертятся в голове… А в самом чугуне ничего глупого. Пули из него вышли дороже свинцовых, зато котлы — куда дешевле медных. Всех размеров и форм. Торговля идет бойко, словно ярмарка началась: горожане покупают. Уже прилепили новое название: чугунки.
— Цены заметил? — спрашивает Пенда сына о том, что посол при всяком наезде отписывает. Привык, и жене насоветовал: пусть дома, в Кер–Гуриконе, за ценами посматривает. А что делать надо, если пойдут не туда, понять нетрудно. Достаточно посмотреть, что в такой же ситуации делают Немайн или король мерсийский.
— Ну, чугун дешев. Вообще, все, что делается по–сидовски, довольно дешево. Зато остальное… Дороговато. Еще много привозных товаров. Ох ты, даже шелк! Так, я здесь задержусь. Посмотрю, нет ли чего–нибудь, годного в подарок, например… дочери графа.
Что ж, подарок невесте — дело нужное. Официальные подношения уже отобраны и едут на долгих по римскому тракту. Вот еще новшество: раньше не было никаких «долгих», был поезд, королевский! Теперь это называется: «на долгих», а для быстрой езды нужны подорожная и колесница с торсионами.
Можно обойтись и без крученых веревок, но без подрессоривания жив от почтовой езды не останешься. А так — закинуть три полога, шерстяной, кожаный и грубого конопляного холста, защитный. Проверить, удобно ли будет доставать оружие. И — вперед, меняя на станциях усталых лошадей на свежих, печать и росписи на подорожной — на трапезу и сон. Спокойный… если не вспоминать о саксах и их катапульте. Потому ночевать нужно в городе. В Камбрии городов много, и на почтовых добраться от одного до другого засветло можно всегда — если есть печать и подорожная. Которую, кстати, можно купить в конторе хранительницы за золото, но которую золото вовсе не заменяет. Так и здесь!
— О дочерях ничего не скажу, не обзавелся пока, — заметил Окта, — но моя жена оческами не заинтересуется. Вот перед этой самой поездкой распекала меня за то, что служу больше, чем обязан… Дома бываю редко. Уж не начал ли заглядываться на глазастую и ушастую? А я показываю ей несколько шелковых отрезов. «Это», — говорю, — «тебе. От нее. За барки, что ты ей под Глостер по Северну спустила.» Радости сразу стало больше, чем достаточно.
Пенда улыбнулся.
— Длинная нить, — сказал, — ясно. То, чем римляне наружу не торгуют. Похоже, я тебе второй медовый месяц испортил, вытащив сюда снова.
На деле, спас. Если не от смерти, так от второго перелома и преждевременной глухоты. Но вслух это говорить Окта не стал. Зато рассказал то, что скоро раззвонят кумушки по всему острову. А то, пожалуй, и по всему подлунному миру.
— Жена говорит, ткань дворцовая… Узор не вышит, выткан.
Пенда застыл. Казалось, он на мгновение превратился в обычного вольного пахаря, что становится в строй фирда не в первом ряду, и которому не грех в затылке покопаться при затруднении. Потом… вместо пожилого служаки прямо посреди торговых рядов возник властитель. Правда, говорящий ровно и негромко. Так, что по хребту пот и мороз разом!