Камеи для императрицы
Шрифт:
Идиллию на конюшне нарушило появление Глафиры. Горничная не скрывала своей тревоги:
— Матушка барыня, опять у нас заварушка. Целый татарский караван за воротами стоит. Ребята кирасиры с ними драться хотят…
Сержант Чернозуб крепко сжимал в руке палку и выбирал подходящее место для первого удара. Напротив него стоял огромного роста татарин, одноглазый, со страшным шрамом на лице. У него тоже была палка. Великаны чем-то неуловимо походили один на другого: косая сажень в плечах, вид свирепый и стойка одинаковая — упор на левую ногу, правое плечо вперед, длинный конец палки поднят на уровень головы противника.
— Почекай
Конечно, татарин не понял ни слова, но выпад отразил умело. Две дубины столкнулись в воздухе с глухим звуком. Затем бойцы отскочили назад, обменялись грозными взглядами и снова бросились в схватку. Удары так и сыпались: сверху, слева, справа. Но ни один из них не достигал цели. Постепенно вырисовывалось полное равновесие сил. За спиной Чернозуба собрались пятеро его однополчан, Досифей и Николай, все — с палками в руках. Палками были вооружены и шестеро мужчин в северо-крымских полосатых кафтанах и островерхих войлочных шапках, что за спиной одноглазого ждали сигнала к общей драке.
Таков был средневековый ритуал столкновений в поле, и мусульмане до сих пор придерживались его иногда. Сначала в поединке сходились богатыри, лишь после этого в дело вступали обычные воины. Случай и судьба решали, кто первым двинется в атаку, а кто будет отражать нападение, оставаясь на своей боевой позиции. Но грандиозной русско-татарской битвы на окраине Бахчи-сарая на сей раз не случилось. Пока богатыри махали дубинами, за ворота усадьбы вышли Анастасия и князь Мещерский — с одной стороны, и женщина, до глаз закутанная в темно-палевую накидку «фериджи», — с другой стороны. Она спустилась на землю, открыв дверцу экипажа, запряженного парой каурых лошадей.
— Рабие ханым! — узнала Анастасия этот экипаж, лошадей и суконную накидку сестры каймакама города Гёзлёве.
Красавица ответила ей не сразу, потому что ее смутил мужской наряд русской путешественницы. Выйдя из конюшни, Анастасия успела накинуть на себя кирасирский кафтан и застегнуть на поясе портупею со шпагой. Зато одноглазый татарин узнал ее тотчас. Бросив палку, он подбежал к ней, чтобы отвесить почтительный восточный поклон: руки — ко лбу, руки — к сердцу, затем — в стороны. Сержант Чернозуб в полном смятении наблюдал за этим.
— Мераба, джаным меним! — говорила татарка, дружески пожимая руку госпоже Аржановой способом «мусафаха», то есть по-мусульмански, обхватив ладонью один ее большой палец. — Напасынъ? Сени корьген бей олсун… [54]
Теперь Анастасии стало ясно, что имела в виду Рабие, передавая ей письмо с одноглазым слугой по имени Сеит-Мемет. Она собиралась к ней в гости, причем соблюдая все исконные обычаи крымско-татарского народа, а именно — с множеством подарков, с прислугой и охраной и как минимум на три дня. Так что ворота пришлось открыть и пропустить на двор экипаж сестры каймакама, грузовую мажару — узкую длинную четырехколесную телегу — и арбу на двух больших колесах с крытым коричневой кожей верхом. Последними завели своих верховых лошадей охранники — три бравых молодца, вооруженных кривыми турецкими саблями.
54
— Привет, душа моя! Как дела?
Из мажары гости сначала вытащили пять связанных между собой и жалобно блеющих барашков, потом — несколько кулей, доверху наполненных овощами и фруктами, мешок муки и, наконец, — две бутыли внушительных размеров, в которых плескалась мутноватая бело-серая жидкость. Ею очень заинтересовались кирасиры, и Сеит-Мемет охотно удовлетворил их любопытство.
Он откупорил бутыль, достал из своих широких шаровар кружку, наполнил ее и прежде всего предложил Чернозубу. Но сержант, наученный осторожности трехнедельным пребыванием на территории Крымского ханства, жестом показал татарину, что тот должен выпить первым. Одноглазый согласился и с удовольствием опрокинул кружку в рот. Солдаты внимательно наблюдали за ним.
— Пек яхшы! — Сеит-Мемет похлопал себя по животу, показал на бутыль и назвал жидкость. — Буза!
Вкус у этого хмельного восточного напитка, приготовляемого из перебродившего пшена, был сладковатый, приятный, легкий. Кружка, раз за разом наполняемая Сеит-Меметом до краев, обошла всех русских. Кирасиры, вытирая усы, улыбались. Буза по своему качеству напоминала десертное вино. «Пек яхшы! — повторяли они вслед за татарином и переводили на родной язык. — Очень хорошо!» Знакомство, начатое подобным способом, дальше пошло гораздо быстрее и веселей.
Всемерно развитию отношений способствовал обед, ради которого два барашка расстались с жизнью, превратившись в сорок порций шашлыка. Кроме того, в тандыре — полусферической каменной печи с отверстием наверху — испекли так называемую тандырную самсу — объемные круглые, величиной с мужской кулак пирожки из пресного теста, начиненные мясом, луком и зеленью.
Единственный, кто по-прежнему оставался недоволен внезапным появлением гостей, был князь Мещерский. Особенно ему не понравилось, когда Рабие отказалась быть с ним в одной компании, ведь по законам шариата мужчины и женщины не могут находиться за столом вместе. Он хотел протестовать, но Анастасия уговорила его проявить вежливость и исполнить желание приезжей из Гёзлёве, такое естественное для мусульманки.
— Вы снова рискуете, а отвечать за вас мне! — сердито буркнул адъютант Светлейшего, покидая ее комнату…
Красно-коричневые ровные кусочки мяса, нанизанные на палочки вместе с пластинами сладкого перца, лука и лимона, покоились на блюде и издавали восхитительный запах. Горячие пирожки «самса» белой горкой возвышались над тарелкой. Кувшин и две фарфоровые пиалы, наполненные напитком под названием «буза», стояли около нее. Анастасия подошла к столику «кьона», взяла пиалы и, протягивая одну гостье, весьма торжественно и строго сказала по-татарски:
— Добро пожаловать в мой дом, Рабие!
— Ты сердишься?
— Нисколько.
Только теперь жительница города Гёзлёве сняла свою накидку «фериджи» и полностью открыла лицо. Оно было таким же прекрасным, как и в день их первой встречи в турецкой бане. Ее неправдоподобно голубые, глубокие глаза следили за Анастасией, которая, оставаясь в кирасирском кафтане, медленно передвигалась по комнате и глоток за глотком осушала пиалу.
— Хочу пожелать тебе здоровья и всяческого преуспеяния… — Рабие подняла пиалу вверх и потом залпом выпила бузу. — Позволь мне поздороваться с тобой так, как это подсказывают мои чувства…